— Но старший уже достаточно велик, чтобы не делать такого.
Оканья отер пот платком. Как только он скрылся за дверью, дети рванулись и побежали за дом. Оканья подошел к столику, где сидел паралитик.
— Вы уж простите, ради бога. Мне очень жаль. Но знаете — дети, что с ними поделаешь. Вы уж простите их.
Кока-Склока поднял голову:
— Я? Сразу видно, что вы меня не знаете! По мне, так пусть бы хоть целый день катались. Что с ним сделается? Я только что говорил тут: слава богу, хоть кому-то этот драндулет в радость, хоть ненадолго перестанет быть такой безобразной и безрадостной вещью, какой выглядит, когда в нем сидит ваш покорный слуга. Так что не беспокойтесь и не извиняйтесь, это совсем не нужно.
— Значит, вы добрый человек, раз понимаете это так, и я вам очень благодарен…
— Да что вы! Это я должен быть благодарен вашим детям, хоть вам и удивительно, за то, что они попользовались этой… трехколесной шлюхой и порадовались. Когда бы еще такое пришлось… Ладно: по четырем! — хлопнул он костяшкой по мрамору.
Оканья продолжал:
— Но вы позволите предложить вам стаканчик. И вашим товарищам тоже.
— Ну конечно, дружище! — воскликнул Кока-Склока, снова отрываясь от игры. — Это — сколько вам угодно.
Оканья улыбнулся.
— Тут утешиться не может только тот, кто этого не хочет, — сказал кривой.
Кока-Склока повернулся к нему и закричал:
— Да ты что говоришь, алькарриец[21], похититель кур? Твой кривой глаз — что яйцо вареное!
— Ну вот. Опять он к человеку пристает, — сказал доп Марсиаль. — Ты играй, гляди на игру, сейчас продуешь и снова напустишься на бедного Кармело.
Вошли пять мадридцев: трое молодых людей и две девушки. Поговорили о чем-то с Маурисио и прошли в сад.
— Я сказал и повторяю, что тут утешиться не может только тот, кто этого не хочет, и я знаю, что говорю, — стоял на своем кривой.
— Ясно дело, когда ты охотишься, зажмуриваться тебе не нужно, — напустился на него Кока-Склока, — а какое еще утешение нашел ты в своем вываренном глазу — не знаю, но вот если ты его вырвешь, так хоть сможешь им вместо мяча играть.
Алькарриец рассмеялся:
— Ну у тебя и язычок, ничего не скажешь. Тут уж ты никому спуску не дашь. Ноги у тебя не работают, зато язык мелет. Даже больше! Я так скажу: когда с одного боку не хватает, с другого — с лихвой. У калек, вроде нас с тобой, так оно и есть. Обязательно что-нибудь да выделяется. Хочешь знать, что у меня?
— Незачем говорить, — отпарировал Кока-Склока. — Ты всегда отмочишь какую-нибудь ерунду или грубость. Не иначе как из Алькаррии свалился.
Кока-Склока вернулся к игре.