— Нет, не беспокойтесь, Фаустина, пусть отдыхает.
— Ну вот еще! — сказала та и крикнула в коридор: — Хустина! Хустина!
Хустина в темноте лежала на кровати. Она слышала голоса, доносившиеся из сада, иногда сквозь закрытые жалюзи видела руку Марии Луисы или Самуэля возле самого стекла. Остальные расположились тоже неподалеку от окна, она различала их голоса. На потолке, над гипсовой фигурой Пресвятой Девы, светился кружок желтоватого света, который отбрасывала лампадка, зажженная ее матерью по случаю августовских новен[24]. Отблеск лампады дрожал и на никелированной спинке кровати. В саду требовали музыки, без конца музыки, потому что Лукас упрямился и не заводил патефон. Потом сказали, что кончилось вино, значит, ей придется встать и вынести им еще вина. Хустина расслабилась. Согнутой в локте рукой она прикрыла глаза, только бы не видеть ни пятен на потолке, ни отблеска на спинке кровати. Потом услышала, как по коридору прошло семейство Оканьи; вставать не хотелось, повернулась на бок, заскрипели металлические пружины. С потолка почти на голову Пресвятой Деве свисала высохшая лавровая ветка. Хустина нечаянно царапнула ногтями беленую стенку и с досады повернулась на другой бок, но тут ее позвала мать. Мгновение она колебалась, потом нашарила выключатель.
— Иду, мама!
Наскоро поправила платье перед зеркалом. Когда она вошла в зал, глаза ее все еще моргали от яркого света.
— Вот, дочка, гости не захотели уезжать, не попрощавшись с тобой.
— Как вы провели день? — спросила она тихим голосом.
— Великолепно, — ответил Оканья, — большое спасибо, Хустина.
— Очень рада. А ты не поцелуешь меня, маленькая?
Девочка оторвала взгляд от паралитика и подбежала к Хустине.
— Оп-ля! — сказала Хустина, поднимая Петриту на руки. — Скажи-ка, что тебе больше всего понравилось? Расскажи мне.
— Крольчиха, которая в саду. Она твоя, правда?
— И твоя, с сегодняшнего дня она больше твоя, чем моя. Когда захочешь, приезжай, и мы вместе ее покормим, ладно?
— Да, — кивнула девочка.
— А теперь вставай на ножки, радость моя, мама с папой торопятся, не надо их задерживать. Ну, приезжай еще, а сейчас поцелуй меня.
Она наклонилась и подставила щеку, но Петрита обняла ее за шею и крепко прижалась к ней.
— Знаешь, я тебя очень люблю, — сказала она.
Фелипе Оканья прощался с завсегдатаями кафе.
— Помните, — доверительным тоном сказал шофер, пожимая ему руку, — один, без семьи, без кого бы то ни было, — тут он подмигнул. — Может, вправду как-нибудь решитесь поразвлечься.
Оканья улыбнулся и кивнул.
— Буду иметь в виду. — И повернулся к игрокам: — Всего вам доброго, сеньоры!