— А вот насчет желанья и возможности — это у кого как, — вступил в разговор пастух. — Один заимеет сотню песет и тут же их потратит, а другому больше нравится сохранить денежки и думать, что бы он на них мог купить, если б захотел.
Шофер сказал:
— Это верно: кто любит деньгу отложить, а кто — на ветер пустить.
— Вот-вот, — продолжал пастух. — Одним приятно вспомнить, как они деньги прожили, а другим — думать, как они их проживут. И эта сеньора или сеньора та, она только…
— Вот дурак! Какая тебе еще сеньорита? — прервал его алькарриец. — Не слышишь, что ли? Говорят же о теще дона Марсиаля!
— Ну, значит, сеньора, не все ли равно. Так вот, эта сеньора всего-навсего все три года думала о том, что может сделать паэлью, взять как-нибудь в воскресенье этот свой рис и закатить праздник, как на пасху. И вот это самое, не больше и не меньше, к слову сказать и никому не в обиду, сделал бы, оказавшись в такой же беде, и я сам.
Кока-Склока развертывал сложенную в несколько раз газету «АБЦ», которую вытащил из кармана. Перед тем как перевернуть очередную страницу, он слюнявил большой палец. Внезапно подняв голову, он воскликнул:
— А сюда очередь не дошла, Марсиаль? Или ты меня вообще исключил из программы?
— Ну да! Ты наказан, и слитком мал еще, чтобы курить. — И бросил ему кисет. — На, держи.
Кисет отскочил от мрамора, как мяч, упал на пол, и Кока не успел его схватить.
— Подними сейчас же! — закричал он.
Дон Марсиаль подошел и поднял кисет.
— Ты шумишь больше, чем придурковатый ребенок.
— Вот рис, — продолжал Кармело, глотая слюну, — самый лучший гарнир к зайцу. К большому и жирному зайцу.
Никто его не поддержал, и он обратил взор к одной из литографий, развешанных на задней стене и казавшихся выгоревшими и тусклыми в желтоватом электрическом свете; там был нарисован заяц.
— К большому зайцу…
— Бывают люди со странностями, — говорил Чамарис. — Вот женщины по натуре своей вообще больше любят беречь, чем тратить. Часто они и сами не знают, для какого случая и на какой черный день прячут то или другое, вот как с этим рисом, например. Они делают так из-за этой самой своей бережливости, а может, думают, что завтра то, что они уберегут, принесет больше пользы, кто их знает. А если придержать — вроде больше проку, вот что они думают.
— Ну да, — сказал Маурисио. — Это у них называется быть предусмотрительной, и я не скажу, что в этом нет пользы при каких-то определенных обстоятельствах, но чаще всего, по-моему, они делают так из чистого упрямства и помрачения ума.
— Тут спору нет.
— Ого, как мой сосед воюет со своей по этой самой причине! — засмеялся алькарриец. — У него, как говорится, душа широкая и поесть он не дурак, а она, по-моему, даже крупинки соли пересчитывает. Можете себе представить, какая у них идет перепалка. Такую битву затеют вечером, почище тебе, чем в Корее. Да что там Корея! Корея — это игрушки по сравнению с ними!