— Все дело в характере и в том, кто к чему привык.
— А сейчас меня тоска берет из-за того, что те двое все не идут и мы не можем поесть. Все вокруг едят, а мы тут пока что с голоду помираем.
— Да, скоро уже три, — вздохнул Фернандо.
Он смотрел сквозь деревья на насыпь, где все ожидали увидеть спускающихся по лестнице товарищей.
— Да что они там так долго делают, скажите?
— Они уже большое дело сделали, что пошли, бедняги, — сказала Паулина. — И сами вызвались. Так что уж на них-то жаловаться несправедливо, это ясно.
— Конечно, только никто из нас и не жалуется, — возразил Сантос. — А вот желудок — тот протестует.
— Еще бы! Его молчать не заставишь, всегда режет правду-матку.
— И всегда в назначенный час, — живет по солнцу.
Себастьян поднял голову и повернулся к остальным:
— А вот мне в деревне больше всего нравится спелый инжир.
Все рассмеялись.
Мигель сказал:
— Мы здорово задержались. Они там, должно быть, проклинают нас.
— Это ты виноват, — отозвался Тито, — ты со своими поклонниками…
— Вот что значит слава, — рассмеялся Мигель. — А что я мог с ним поделать? Свою публику надо уважать.
— И кто это тебя так разрекламировал?
— Наверняка хозяин, он не первый год меня знает.
— А тот, другой, видно, вообразил себе, что ты — второй Флета[14].
— Не иначе.
Теперь они шли между виноградников, вдоль проволочной сетки. Сторожу неогороженного виноградника принесли обед, и он что-то жевал, поглядывая на свой участок. Вокруг никого не было. Послышалось натужное урчанье мотора, и на дороге показалось старенькое городское такси, шедшее от закусочных у реки навстречу Тито и Мигелю. Они посторонились, пропуская битком набитую пассажирами машину, которая, подскакивая на рытвинах, проехала к шоссе, подняв тучи пыли. Старик сторож выругался, проклиная воскресенье, такси, тучу пыли, осевшую ему на еду. Он быстро подобрал судок с земли и прикрыл крышкой. Поднял глаза на Тито и Мигеля — он не заметил, как они подошли.
— Не пообедать! — крикнул он им. — Пообедать и то не дают! Дерьмо! — Оттого что кто-то его слушал, старик еще больше распалился. — Сволочные воскресенья!!
Он высоко поднял судок и с размаху шваркнул его о землю. Фасоль и подливка так и брызнули, даже на виноградные кусты попали. Старик снова уселся, медленно вытащил кисет с табаком и книжечку папиросной бумаги; дрожащими от волнения пальцами принялся вертеть самокрутку. Тито и Мигель пошли дальше.
— Чудак, — сказал Тито, — выбросил свой обед…
— Ну, этот старик, видно, сердитый!
— Что толку выходить из себя? Чего он этим добился? Себе же хуже сделал.