Маурисио шел рядом, держась обеими руками за нижнюю кромку открытого окна машины. Оканья в ответ лишь смеялся. Он поставил машину на ручной тормоз и тогда ответил:
— Куплю, когда у меня будет столько деньжат, сколько у тебя.
Маурисио открыл дверцу, и друзья обнялись, похлопывая друг друга по спине. Из машины вылезли толстая женщина, девушка, куча детей и брат Оканьи с женой. Толстуха сказала Маурисио:
— Вы с моим мужем, как всегда, дорвались друг до друга. Ну, как Фаустина? Здорова? А дочка?
— Отлично себя чувствуют. Вы, я вижу, тоже.
Маурисио погладил русую голову одного из ребятишек, взглянул на девушку:
— Ну и ну! Уже совсем невеста. Скоро с ней хлопот не оберешься.
— И сейчас уже хватает, — ответила толстуха. — Вы знакомы с моим деверем и его с-супругой?
Она нажимала на «с», будто лишний раз повторяла букву.
— Очень приятно. Как поживаете?
Оба были худющие. Оканья, водитель, сказал, вытирая пот платком:
— Вот вам и Маурисио, сам великий Маурисио.
Толстуха тараторила:
— Они вас давно знают, Маурисио, мы сто раз рассказывали. Мой Фелипе все время о вас говорит. Скорей детей забудет, чем вас. Ребята! Ну-ка, живо! Что вы стоите разинув рот? Помогите отцу достать вещи из багажника! — И, повернувшись к девушке, добавила: — Фелисита, бутылки возьми ты, как бы они их не разбили. — И снова обратилась к Маурисио: — Это такие нескладехи, кажется, будто войну объявили всему, что бьется. — И покачала головой.
— Такой у них возраст… — ответил Маурисио. — Давайте пройдем в дом, если не возражаете, а то солнце очень уж припекает.
Мужчина в белых туфлях смотрел на них из дверей.
— Какая у вас тут чудесная река, — на ходу говорила толстуха. — На нее вы, должно быть, не жалуетесь.
Мужчина в белых туфлях посторонился, пропуская ее, и покосился на пышный бюст.
— Осторожно, ступенька, — предупредил Маурисио.
Войдя, женщина коротко бросила:
— Добрый день.
За ней вошла супружеская пара. Полицейский отошел от стойки и спрятал руки за спину. Маурисио пригласил гостей присесть.
— А народу тут у вас, — продолжала толстуха, садясь, — с каждым годом все больше. Наша река — одно безобразие. Словом, не Мансанарес, а сточная канава — только позорит Мадрид.
— Ну, теперь, я думаю, ее скоро приведут в порядок.
— Куда там. Эту реку не приведет в порядок даже самый что ни на есть Черчилль, стань он алькальдом Мадрида, как бы там в газетах ни расписывали таланты этого сеньора.
— Все упирается в монету.
— Разве что Мадрид перенести куда-нибудь… Надо же было выбрать такое место для столицы Испании! Видно, тогда, — ну, не знаю, когда это случилось, в древние времена, — наивные были люди там… — Она махнула рукой вдаль. — Уж могли бы они выбрать хоть реку как реку. Ведь столько красивых мест вокруг.