— Замолчи, глупый… Господи, как я боюсь за тебя. Ты даже не представляешь, в какую петлю по своей воле сунул голову! — Она все крепче прижимала его к себе. Артур покорно слушал. — Они будут счастливы затянуть ее у тебя на шее. Все эти круминьши, лицисы, калныни! Ты им всем поперек глотки, они тебя ненавидят. Это страшные, беспринципные люди, Артур. Лжецы, приспособленцы, садисты. Я знаю, что говорю… Глаза их — на допросах — я запомнила на всю жизнь. У них у всех одинаковые глаза! Холодные, наглые, злые… Глаза убийц!
Артур чуть отстранился от нее, погладил по волосам.
— Ну уж Калныня ты напрасно так сурово… При всем прочем он хоть честен. И вообще… Сейчас как-никак другие времена. После двадцатого съезда к прошлому мы не вернемся.
— Ты просто дитя, Артур! Неужели ты до сих пор не понял — чтобы расправиться с честным человеком, засадить его за решетку, у них всегда «те» времена. Не верю я никаким их съездам! Ни одному их слову не верю!
По едва высохшим щекам Марты снова катились слезы.
— Артур, умоляю тебя. Нельзя терять ни одного часа! Ты должен завтра же лететь в Москву, рассказать все… Пробиться на самый верх… Может, хоть там найдется честный человек, выслушает тебя, поймет!
— Хорошо-хорошо, — усмехнулся Артур, успокаивая сам себя. — Подождем пока, Москва от нас никуда не денется.
— Чего ждать? Здесь они тебя уничтожат! Ради меня, ради сына — поезжай! Ведь если с тобой что-нибудь случится, то я…
— Марта, милая моя, родная… Ты же знаешь, что для тебя я готов… — голос его дрогнул, но он не выдержал ее взгляда и опустил глаза. — Увы, сейчас я связан по рукам и ногам, понимаешь? Я дал подписку о невыезде.
— Подписку? — Марта побелела. Артур схватил ее за плечи, испугавшись, что она сейчас рухнет на пол. — Ты дал им подписку?.. Боже мой… — Она бессильно соскользнула вниз, ноги отказались ее держать. Артур опустился вместе с нею. — Боже мой… — еще раз прошептала она и закрыла лицо руками.
Настороженно и чутко вздрогнули розоватые влажные ноздри. Огромный косматый кабан неподвижно застыл в густых зарослях орешника. Сквозь поредевшую сентябрьскую листву виднелся силуэт человека, ловившего зверя в прорезь прицела. Несколько секунд человек и зверь, казалось, смотрят в глаза друг другу. Громыхнул выстрел, эхом прокатился между стволами. Кабан вскинулся и метнулся в сторону. Снова остановился, затравленно озираясь, не понимая, куда бежать. Тяжело раздувались ободранные в кровь о кусты и сучья бока. Опять начали приближаться голоса загонщиков, шум, звон, треск. Обезумевший кабан помчался туда, откуда только что прогремел выстрел.