Его манера убеждения показалась мне пафосной и грубоватой, а стремление вызвать чувство вины – не особенно порядочным. Поэтому я продолжал настаивать:
– Есть одна вещь, которую мне трудно понять. Если все, что вы говорите, правда, каким образом вы открыли, что Александр – причина всех этих катастроф? У вас нет никаких доказательств, что он как-то связан с этими несчастными случаями. Его рисунки больше говорят о предвидении, чем о психокинезе.
– Ваши рассуждения весьма здравы. Вначале мы тоже подумали, что Александр способен предсказывать события. В шестидесятых один немецкий физик создал генератор случайных чисел. Это была машина, которая зажигала случайное количество лампочек. Подопытные должны были угадать, сколько их загорится. Но ученый довольно быстро задумался, не влияют ли те на результат, вместо того чтобы предсказывать его. В данном случае мы столкнулись с немедленным предвидением: это еще не психокинез, но данные области не так сильно отличаются друг от друга, как можно подумать.
– И все же случай Александра сомнителен!
– К сожалению, все более чем ясно. Когда Александр был в институте Карлье, нам удалось заполучить его тетрадь… нечто вроде бортового журнала.
– Его личный дневник?
– Да, если хотите. Мне до сих пор непонятно, к какому разряду отнести этот документ.
С этими словами он вынул из кармана самую обычную толстую школьную тетрадку.
– Эта тетрадь нас совершенно озадачила. Она не имеет ничего общего с тем, что можно ожидать от дневника двенадцатилетнего мальчика. Эти записи довольно-таки любопытны.
Он протянул мне тетрадь, обложка которой – обернутая пластиком, что, судя по всему, сделали уже потом – была потертой от частого употребления и вся в пятнах. Едва открыв ее, я был удивлен представшим передо мной угловатым, неловким и местами совершенно нечитаемым почерком. Мальчик не обращал никакого внимания на строки, которыми была разлинована страница, и писал, совсем не оставляя свободного пространства. Я быстро пролистал тетрадь, заметив, что она исписана на три четверти, что составляет примерно две сотни страниц.
– Мы думаем, что у него должны быть и другие подобные тетради. Почитайте же!
Чувствуя себя совершенно потерявшимся в этих хитросплетениях, я принялся читать с самого начала.
Сегодня я начинаю новую тетрадь, хотя не закончил предыдущую. Она испускала слишком негативные волны. Враждебность так и сочилась с ее страниц, как если бы бумага отказывалась пить чернила, которые я ей преподносил. Мне часто до смерти хочется бросить это скопище листов, которое неумолимо возвращает меня ко мне самому. Мне хотелось бы измельчить в кашу отвратительные страницы этой тетради и… (нечитаемое) этой странной судьбы.