В эту последнюю ночь в шале ему так и не удалось уснуть. Он уже привык к бессоннице, но знал, что эта ночь будет не такой, как другие: он больше не будет забиваться в свою нору, как раньше.
И тут снова проснулась вещь, которая всегда была в нем. Она больше не скрывалась, как до этого, в океанских глубинах, а спала под самой поверхностью, готовая внезапно появиться, как только это будет нужно. Это она приказала ему встать и больше ни секунды не оставаться в этом доме. Он быстро оделся, даже не зажигая свет, с изумительной ловкостью на ощупь находя все, что ему нужно. Дверь показалась ему слишком рискованным способом, поэтому он вылез через окно.
Снаружи воздух был чистым и свежим. Чистота атмосферы, такая же, как в Ницце, удивила его, и несколько секунд он жадно втягивал в себя ноздрями легкий бриз. Затем притаился в тени и принялся ждать.
Едва почувствовав уверенность, что все покинули шале, Александр ощутил, как его охватила глубокая тоска. То, что ему снова удалось от них ускользнуть, должно было бы утешить его, но он чувствовал нечто противоположное. Он слишком устал, чтобы продолжать бегство; ему хотелось бы, чтобы эта история наконец подошла к концу, не одним, так другим способом. В колючем холоде мартовской ночи он снова воскресил в памяти сказку, которую ребенком читал сотни раз: о лисе, которой браконьер повесил на шею бубенчик охотничьей собаки. Чем сильнее бежало бедное животное, тем сильнее бренчал колокольчик, заставляя лису думать, что ее преследуют. Зверь бежал через лес, не имея возможности дать себе хотя бы краткий отдых, и в конце концов умер от усталости. Вот кто он такой: животное, которое трепещет при малейшем звуке бубенчика.
Все смешалось в нем, как при игре зеркал. Ему недавно исполнилось семнадцать, и он уже столько всего знал. Картины его несчастной жизни, неуловимые и волнующие, следовали друг за другом без видимой логики, будто вереницы призраков, которые исчезают, чтобы уступить место другим, еще более ужасным картинам. Среди ужасных образов то тут, то там внезапно появлялись счастливые воспоминания, утлые суденышки, за которые он мог уцепиться. Вот так Александр с волнением вспоминал необъятный пляж в Биаррице, куда ездил ребенком.
Он снова ясно увидел огромное, усыпанное песком пространство, молодой месяц, огромное небо над собою – настолько яркое, что невозможно даже несколько секунд смотреть на него, сохраняя спокойствие и рассудительность, – и море, все из волнующихся полос всевозможных оттенков голубого и зеленого. Не ходи в воду, море сегодня слишком неспокойное.