Ему вдруг открылось, в какой огромной мере все, что он считал сугубо личным своим достоянием, было нацелено на то, чтобы он это достижение демонстрировал всегда. Что все было лишь подготовкой, натаскиванием его на это высшее достижение, а по сути, собственной жизни он не имел. Когда рабочий день кончался, он уходил с завода, но это была иллюзия. Иллюзия, потому что дом его, в сущности, был придатком завода. Как обеденный перерыв на заводе имел самое непосредственное отношение к работе, так и все, что было дома, тоже имело самое непосредственное отношение к работе, просто перерыв был длиннее. Он гордился своей квартирой в новом доме, своим автомобилем, своими детьми, посещающими среднюю школу, своим домашним баром, своей стереоустановкой. Он верил, что все это он заработал своим трудом. Теперь, однако, его не оставляло ощущение, будто все это ему швырнули из милости. Его, правда, заставили поверить, что все это он заработал своим трудом, но на самом деле всучили исподтишка, как милостыню. Потому что, если бы он получал то, что в действительности заработал, он был бы сейчас, наверное, очень богатым человеком. Эта мысль сводила на нет все его достижения. Раз уж его можно так провести, тогда все, что ему оставили, и впрямь подачка.
Ведь ясно, он управлялся со сложными станками, с какими нипочем бы не управился, если бы был голоден, имел жалкую конуру вместо квартиры, ходил в лохмотьях, не имел бы ни капли самосознания и не знал из телевизионных передач, как выглядит мир вокруг. Он вдруг отчетливо понял, что, будь их воля, они добились бы, чтоб у рабочих не было телевизоров, чтоб жили они в норах, а не в нормальных квартирах и стояли бы у станков в жалких лохмотьях. И они бы сумели очень ловко это проделать, подумал он.
Девушка в приемной была, конечно, права: в отдел кадров обращаться бесполезно. И все же он хотел попасть в отдел кадров, в ту минуту он никак не желал признать, что это и в самом деле бесполезно, что и там он не получил бы иного ответа. Теперь он стыдился, что устроил сцену, стыдился, что мог позволить так легко от себя отделаться, и еще стыдился того, что тем не менее его с легкостью спровадили. Стыдился и сейчас.
В последние месяцы у него было сколько угодно свободного времени, только он не знал, что с этим временем делать. Не мог придумать, на что употребить свои профессиональные знания, на что употребить свою добросовестность и усердие. Всему этому, воспринимаемому им как часть собственной личности, мог найти применение лишь предприниматель, не он сам. А теперь предприниматель больше не был в нем заинтересован.