Он будет отлично сочетаться с моим лоскутным одеялом из секонд-хенда и журнальным столиком из ИКЕА.
– Лучше б там было побольше клевой обнаженки!
Передо мной идет парень в кроссовках и толстовке. Я узнала в нём Эндрю Тейта – миллиардера в области технологий, у которого репутация полного засранца.
– Будь осторожен в своих желаниях, – говорит его друг. – На этих европейских картинах и скульптурах встречается много членов. Лично я не отказался бы от чего-то вообще без члена.
–Женщины частенько так говорят! – хохочет Эндрю над собственной шуткой, занимая с другом свои места. – А если серьёзно, на дисплее при демонстрации этих предметов никогда не показывают достаточно сисек. Покажите мне грудь, и я покажу вам деньги.
– Тебе надо припасти эти деньги для лота-сюрприза в конце торгов. Ходят слухи, что это настоящий шедевр, нечто уникальное и невероятное.
– Шедевр-медевр. Искусство – это просто деньги. Сколько он стоит?
– Дешевле, чем будет стоить через год, после того как люди его увидят.
– Ну, это даже лучше, чем сиськи, – сказал Эндрю.
Я должна сдержаться, чтобы не врезать ему. Парни вроде него ценят искусство лишь как инвестицию. Держу пари, он появляется на этих мероприятиях только для того, чтобы перебить ставки всех своих друзей, а после складирует картины где-то в подвале, пока его бухгалтер не говорит ему продать их. Это преступление.
– Добро пожаловать в «Кэррингерс», – аукционист представляется и продолжает: – Это Аукционный дом с легендарной историей, и сегодня мы добавим к этому великому наследию наши последние работы.
На сцену выкатывают небольшую картину, а ее увеличенная версия демонстрируется на экране над сценой, чтобы каждый мог разглядеть поближе.
– Антонис ван Дейк, >21 «Портрет юной девы». Начнём со ставки в сто тысяч долларов?
Я стою в конце аукционного зала, прижав к бедру пустой поднос, но даже отсюда чувствую огромный всплеск энергии в помещении. Люди шепчутся между собой и тянутся вперёд со своих мест. Таблички взмывают вверх. Напряжение усиливается.
– Сто тысяч. Есть сто пятьдесят? – другая табличка. – Двести? – краткое затишье, а затем ещё одна круглая белая табличка с логотипом «Кэррингерс» и ярко-красным номерком взмывает в воздух как ракета. Это так волнительно!
– Двести тысяч. Есть ли двести пятьдесят?
Это продолжается до тех пор, пока ставка не достигает восьмисот тысяч долларов. Я даже не могу представить, что могла бы сделать с такой суммой денег.
– Восемьсот тысяч, раз... два... продано! Номеру двести семнадцать.
Полотно выкатывают, а на сцену доставляют другой холст. Драматическим жестом с него снимают покрывало. На этот раз я смотрю на зал, а не на арт-сцену. Кажется, будто там разворачивается целое шоу, в котором каждый борется за своё. Люди, проигнорировавшие последний тур, неожиданно воспряли – можно сказать, каждый здесь для чего-то конкретного. Ставки всё растут и растут, таблички взлетают в воздух, пока последняя ставка не останавливается на полумиллионе. Дальше всё продолжается в таком же духе: за некоторые лоты разгораются целые войны со ставками, а другие уходят к покупателю, не вызвав конкуренции.