виде герба клана. Кира любила сочетание этих цветов: носила черные
военные ботинки, красные брюки, черный кожаный топ и красную жилетку.
Одежда прекрасно подчеркивала ее точеную фигуру; волосы, которые девушка
по обыкновению собирала в два опущенных вниз хвостика, она перекрасила в
рыжий цвет, чтобы менее походить на девушку с Ближнего Востока.
Джарек все-таки уболтал главаря смотаться в Германию к Генриху
Вайнеру – хирургу с мировым именем.
- Ты знаешь, я никогда не говорю: «невозможно», - еще раз повторил
ему Генрих. – Только на разработки уйдет не один год.
- Я никуда не спешу, - отвечал Кэно.
Вожаку оставалось только покорно ждать...
Весенним вечером Кэно сидел на пороге и смотрел на закат. Кира
пристально вглядывалась в его лицо, и он почувствовал этот навязчивый
взгляд.
- Что, не нравятся шрамы? – спросил он.
Теперь Кэно носил на правом глазу черную повязку, из-под которой
расходились глубокие, пугающего вида шрамы, уродующие правую половину
лица. Но Кира была другого мнения:
- Отчего же? Тебе идет. Ты на пирата похож...
Кэно горестно приподнял брови:
- Нам, анархистам, импонирует пиратская любовь к свободе. У меня в
комнате висит «Веселый Роджер». Некоторые думают, что и ножи у меня
похожи на пиратские...
- Чего ты хочешь?
- В жизни – создать анархическое государство. Конкретно сейчас – есть...
Кира ненадолго ушла и принесла тарелку плова. Анархист достал из-за
пояса нож и приступил к ужину. Кира наблюдала за ним с каким-то
угнетением и тоской.
- Будем ругаться с тобой, Кэно, - сказала она.
- Почему это вдруг?
- С ножа ешь – значит, драчливая натура.
Кэно усмехнулся.
- Да ладно, детка, я с детства еще так привык. Хотя, отрицать не буду
– драться я люблю. Но драться буду не с тобой.
Кира грустно взглянула вдаль.
- Просто странно как-то: у меня на родине плов руками едят...
Кэно поднял на нее взгляд, их глаза встретились. Анархист сразу понял
по ее печальному отчужденному взору – она скучает. Воинственный, живущий
традициями предков Афганистан... Теперь он далеко. Так трудно привыкнуть
к мысли, что она, Кира, уже не вернется назад. Никогда...
- Скажи, детка, а почему ты сражалась за моджахедов, если тебе
хотелось свободы? Это ведь была война не за свободу, а за диктатуру
самих себя. Тем более, ислам угнетает права женщин. На кой черт тебе это
было надо – переодеваться в мужчину и воевать на «священной войне»?
- Это была война за мой дом, моих братьев, мою веру. Я не собиралась
после гибели моей семьи сидеть и ждать, когда коммунисты установят на