Никто не ответил. Силы у людей кончились, когда они месили грязь по дороге сюда. Острый запах аммиака, признак кислотного дождя, смешавшегося с обычным, гнал вперед. Сейчас каждый сидел и отдыхал. Кто как. Людей в ангаре собралось много, человек десять.
– Да и черт с вами… – проворчал, сражаясь с жесткими волокнами, Чолокян, – сидите тут, как бирюки. Пойду к лошадям схожу.
Ржавая, но пока крепкая лестница заскрипела под его шагами. Внизу, подсвеченные еще одной рыже-огненной бочкой, фыркали, сопели, хрустели кормом лошади. Их было всего пять – три вьючные и две верховые. Самого Чолокяна и его спутника. Вернее, спутницы. Тоненькой и замерзшей молодой девчушки, кутавшейся в солдатское синее одеяло у костров. Чолокян, недавно купивший жену, бухтел матерками, глядя наверх, и подкидывал корма своим четвероногим любимцам.
– Скотину жалеет, есть дает, – проворчало что-то мягко-пухлое, закутанное поверх рваного резинового плаща в уйму лохмотьев, – нет бы людям подкинул чего…
– Я тебе сейчас таких свежих и горячих накидаю, отказываться заколебешься! – рявкнул снизу Чолокян. – Ты кто такой, чтобы я тебя кормил, а?
«Мягкое», то ли мужик, то ли баба, заткнулось и спрятало личико, еле видное в свете пламени, куда-то в свое тряпье.
– Не собачься, крещеный, – устало повысил голос здоровенный мужик в теплом армейском бушлате, растягивающий на перилах ОЗК, – не то время.
Чолокян, ругавшийся под нос по-армянски, спорить не стал. Дядька внушал уважение ростом, шириной плеч и выражением единственного глаза. Второй, слезящийся и запавший, пересекал жуткий шрам. Тоже внушавший уважение. Как и двуствольный вертикальный «ИЖ».
– Сейчас сообразим, Сережка, чего поесть, – дядька подмигнул мальцу, прицепившемуся к нему где-то в Абинске, тех трех кварталах, что остались. – И с другими поделимся.
– Добрый ты какой… – высокая, не годам гибкая женщина с седыми волосами усмехнулась. Волосы серебрились даже в плохом освещении. – С чего вдруг?
Дядька не ответил, начав заниматься куртешкой мальчика. Сережка, живой пострел лет двенадцати, смотрел на него во все глаза. Он порывался помочь, но мужик, явно чего-то опасавшийся, запретил ему вставать с лежанки и укутал в плащ-палатку. Мальчонка, привалившись к рюкзаку, порой кашлял.
– Ну-ну, – седая усмехнулась, блеснув оставшимися зубами. Прореха во рту темнела внушительно. – Еще и заботливый…
Дядька повернулся. Красивым и опасным движением матерого хищника. «Мягкое», кутавшееся в отрепья, замерло. Замер Чолокян, даже не опустив ногу на ступеньку. Замерла его супруга. Замерли остальные. А вот седая плевать хотела на красивую хищность. Только положила руку на роговую рукоять выгнутого большого ножа, сделанного из автомобильной рессоры.