и стрелять те начали не сразу, а потратив еще пяток бесценных мгновений на обычные в такой неразберихе крики «стой-стреляю, назовись!», да еще и чуть ли не все повскакали на ноги, разом подставившись под кинжальный огонь Риверы (сразу – минус три), а в тылу у тех раздался леденящий душу вопль, заглушивший даже надвигающееся паровозное чуханье – вот оно, началось «проникновение»! – а первая пуля лишь опрокинула его навзничь, вовсе остановив время, и он, пытаясь приподняться и даже как-то не чувствуя раны, думал одним краем сознания: а я, похоже, берсерк, хихик-с, а другим краем – что надо продолжать стрелять, в белый свет как в копеечку, потому что –
отвлекающий фактор, а боль в ушах от паровозного ора была сильнее, чем от дырки в груди, и он еще дважды сумел взвести курок «кольта», пока кто-то из опомнившихся уже флетчеровых ганфайтеров не улучил секундочку, отвлекшись от
настоящего боя, и не прекратил, наконец, это ходячее (хотя какое уж там ходячее…) недоразумение, но обрывки сознания, как ни удивительно, все еще болтались в его черепе, приметанные грубыми стежками к мозжечку и продолговатому мозгу с тамошними фундаментальными рефлексами – глотательным, дыхательным, и какими-то еще, забыл, а паровоз надрывался, сотрясая разом землю и небо, где-то совсем уже рядом, и ему даже помстилось – всё, неужто проскочили, амба!! – когда спереди, где мост, расцвел-таки в ночи чудовищный белесый первоцвет, и взрывная волна, навсегда уже, наверно, впечатала его в грунт – всё, всё зазря, черт, черт, черт… – но паровоз отчего-то продолжал грохотать и реветь, как же так, ведь не может же это быть призрак паровоза, нес па? – вон ведь какой он тяжеленный, а потом звук тот стал тихо меркнуть, и он, сложив в общую кучку последние свои остатки зрения, слуха и осязания, принялся додумывать последнюю мысль: отчего это прорвавшийся эшелон сменился вдруг картинкой из памятной с детства книжки Свифта – опутанный растяжками Гулливер, транспортируемый на трех, цугом, лилипутских повозках? – а когда додумал, понял: да, можно умирать. Вот теперь – можно.
…Ривера отыскал Зырянова спустя четверть часа и наскоро перевязал, ясно понимая: с такими ранениями – не жилец. Дотащил, сам не очень помня как, резидента до дрезины и погнал машину подальше в степь, из последних сил налегая на рычаг здоровой рукой: со стороны города скоро появятся техасские ремонтные бригады, и двое раненых калифорнийцев (в том числе и «товарищ контролера поставок по трансатлантическим контрактам»), оказавшиеся на месте взрыва моста в компании кучи трупов, станут манной небесной для политиканов-«миротворцев» и газетчиков. Останки Иван Ивановича с Петром Петровичем, насколько он мог судить, идентификации не подлежали: те и вправду умудрились-таки убрать «мертвую руку» и удерживали взрыватель сами, отбиваясь при этом от ганфайтеров, пока эшелон не проскочил мост, но уйти с места взрыва, понятное дело, уже не успели; Ворон Йэл наверняка доволен вами, ребята – земля вам пухом. Каждый из погибших стоил, по его прикидкам, примерно пехотного батальона или многопушечного фрегата, да и умирающий сейчас у него на руках резидент, насколько он слыхал стороной, имел в Службах отличную репутацию – и какое уж такое чудо-оружие, срочно доставляемое в столицу братского, мать его ети, Техаса могло бы окупить для Колонии эти