, было за пределами его понимания…
– Логгерхед… – простонал вдруг Зырянов. – Филипп, это был логгерхед!..
Ну да, логгерхед – большая морская черепаха, посреди техасской степи, ага. Экий занятный у него бред…
– Лежите, Виктор Сергеевич! И – молчите, Бога ради!
– Это был «Логгерхед», – упрямо помотал головою тот, – новое полупогружное судно. Они сумели провезти его чугункой… а мы не дали его грохнуть!.. Гудвину теперь конец…
– Полупогружное судно? Никогда не слыхал!
– Вроде подводной лодки… только надстройка все время торчит из воды… как краешек панциря у морской черепаха, ага!..
– А в чем тогда смысл? Его ж видно! – неожиданно для себя заинтересовался боевик.
– Можно трубу наружу вывести… и нормальный двигатель поставить, паровой… узлов на пять… и торпеды – хоть инерционные, хоть на пневматике… – Зырянов замолк, собираясь с силами; Ривера терпеливо ждал. – А для корабельной артиллерии он всё равно неуязвим – над водой крохотная долька, да и та бронированная…
– Пять узлов? Ну, это не скорость… – пожал плечами Ривера.
– Его проектировали как «убийцу броненосцев», а для тех целей – в самый раз… За фрегатами ему, конечно не угнаться… В океане, в смысле, не угнаться, а в замкнутом заливе – опять же, в самый раз… Это будет сейчас – хорек в курятнике!..
– Это вы меня так утешаете, Виктор Сергеевич, что ребята погибли не зря?
– Всё в руце Господней…
Молчание было долгим. Резидент, похоже, пребывал где-то совсем уже далеко – наверное, в Южных морях, где, по слухам, началась его служба: там сейчас чудесные шоколадные девушки купаются нагишом в теплом прозрачном океане, весело катаясь при случае на больших черепахах-логгерхедах и ничегошеньки не ведая об «убийцах броненосцев»… Потом тот вновь приоткрыл глаза и позвал:
– Филипп!..
– Да, Виктор Сергеевич!
– Этим, в «Вилларику»… помощь… не забудь…
– Лежите спокойно, Виктор Сергеевич: я никогда ни о чем не забываю.
60
Ночь прошла тяжко – да и как бы ей было пройти? У Расторопшина и Саши – «состояние стабильно тяжелое», причем даже и такую-то «стабильность», в смысле – «без видимых ухудшений», явно покупала для них Мария – платя собой. Ветлугин никогда не думал, что выражение «человек тает» может иметь столь ясное – и страшное – физическое воплощение: девушка воистину истаяла на глазах, за считанные часы, причем как-то изнутри – становясь не похудевшей-осунувшейся, а безжизненно-прозрачной; казалось, еще немного – и сквозь нее начнут просвечивать трещины на штукатурке противоположной стены…
Есть она не могла – организм не принимал, только пила кофе и какие-то травяные отвары, что постоянно готовил для нее падре Игнасио. В последний раз ее вытошнило уже и этим, и она обессилено подытожила: