Я повернула голову к мадам Курицыной:
— Наталья… — я вежливо повесила паузу, давая понять, что хотелось бы узнать ее отчество. Не Наточкой же мне ее называть!
— Натэлла… Николаевна…
О как! Натэлла! Ни больше ни меньше. Готова поспорить, что «Натэлла» появилась в паспорте уже после «Натальи», выданной в шестнадцать лет.
Для убедительности я поглаживаю папку у груди и продолжаю:
— Видите ли, в процессе работы над рукописью обнаружилось, что Лариса Геннадьевна, очевидно, по рассеянности, не предоставила две заключительные главы романа. Мы с ней созванивались незадолго до её смерти, и она сказала мне, что подготовила недостающий материал. Вы не могли бы посмотреть на её рабочем столе, если вам не трудно? Ведь без этого материала книга не может выйти в печать.
Выложив Курицыным эту туфту, шитую белыми нитками, я надеюсь только, что они примут её за чистую монету.
Просветив меня взглядом, словно рентгеном, с ног до головы и, похоже, убедившись, что я как объект типа «женщина» не представляю адюльтерной опасности для семейного гнезда Курицыных и меня можно оставить наедине с мужем, Ната-Натэлла лениво произносит:
— Я попробую поискать то, что вам нужно, если вы подождёте немного здесь, в коридоре. Котя, постой пока тут.
Она бросает на меня взгляд, расшифровать который можно как «ходят тут всякие, а потом ложки пропадают», сует своему благоверному стакан с водой в левую руку и что-то щепотью вкладывает в его правую ладонь:
— На, запей пока таблеточку.
Тот послушно опрокидывает пилюлю в рот и, пока он ее запивает, Натэлла Николаевна той же королевской походкой удаляется прочь.
В прихожую выходят двери двух комнат: спальни и кабинета, судя по находящейся в них обстановке. Обе двери открыты, и всё же не так уж много можно через них разглядеть. С другой стороны коридора кроме дверей, традиционно украшенных небольшими пластиковыми нашлепками с изображениями писающего мальчика и купающейся девочки, еще одна дверь, но она закрыта — наверное, еще одна комната.
Натэлла скрывается в «кабинете». Хотелось бы, конечно, самой попасть туда, но я не наглею, боясь переиграть.
Где-то с минуту мы с Константином Геннадьевичем неуютно молчим — два незнакомых человека в ловушке одних обстоятельств. Первой не выдерживаю я: глупо терять драгоценное время, когда надо выуживать информацию.
Стараясь казаться полной дурой, я вздыхаю и говорю:
— Ой, уж простите мое любопытство, и не страшно вам тут находиться? Все-таки Лариса Геннадьевна в этой квартире так нелепо погибла. Неужели вы тут прям жить собираетесь после этого? А вдруг ее дух здесь до сих пор бродит?