В его квартире на набережной Вольтера собрались почти все женщины, всю жизнь боготворившие Рудольфа. Мод Гослинг и Тесса Кеннеди приехали из Лондона, Любовь Мясникова — из Петербурга, Марика Безобразова — из Монте-Карло, Джанет Хитеридж — из Сан-Франциско… Всеми приездами и отъездами управляла неутомимая Дус Франсуа. Была здесь и его сестра Роза, пытавшаяся спасти брата лечебными травами.
— Меня обложили со всех сторон, — шутил Рудольф. — Даже моя собака — и та женского пола!
С самого начала болезни Нуреева и до самого конца ни друзья, ни врачи не услышали от него ни единой жалобы. Он и прежде никогда не жаловался на плохое самочувствие. Если же кто-то спрашивал, как он себя чувствует, Рудольф, буркнув в ответ нечто невразумительное, обычно переводил разговор на другое. Говорить о своем недуге он мог только с лечащим врачом, которому безгранично доверял. Один и тот же вопрос был обращен к Мишелю Канези: «Мне конец?».
Мишель не решался говорить ему правду…
«Его было трудно кормить, — признавался Канези корреспонденту «Фигаро». — Он ничего не мог проглотить, и было решено вводить питательный раствор через капельницу. Мы прекрасно понимали, что в этом случае риск инфекции возрастает еще больше, как и у всех пациентов, чьи иммунная система поражена. С этого времени он и начал неумолимо угасать».
Но и незадолго до смерти, лежа в больнице, Нуреев слушал через наушники «Коппелию», которой собирался дирижировать в Марселе.
— Самое трудное — уходить отсюда, когда все только начинается, — признавался он.
«За эти десять дней я узнал о Рудольфе больше, чем за все предыдущие десять лет, — признался Канези. — Я увидел его семью. Сестры все время держались вместе и не хотели верить, что он умирает, не хотели понять этого».
Так случилось, что сестре танцовщика Розе было суждено присутствовать при рождении и смерти своего брата.
«Он ушел во сне, ничего не чувствуя, прикрытый крыльями своей славы, которую он так любил, и за ним вспыхивали яркие искры его гения», — скажет Ролан Пети.
Рудольф Нуреев покинул этот мир тихо и без страданий ранним утром 6 января 1993 года, накануне православного Рождества. Его молитва была услышана…
Прощание с Рудольфом состоялось в фойе «Гранд-опера» 12 января 1993 года. Шесть ведущих танцовщиков театра вынесли гроб из красного дерева и установили его на центральной площадке парадной лестницы, занятой артистами балетной труппы и студентами театральной академии. В фойе, утопавшем в белых хризантемах, согласно предсмертной воле покойного на пяти языках звучали стихи Пушкина и Байрона, Гете, Рембо и Микеланджело. Одним из языков был, конечно же, русский, а первыми словами, прозвучавшими здесь, оказались строки из «Евгения Онегина», прочитанные Нинель Кургапкиной…