* * *
– Зимой скот померзнет, люди будут болеть. Не привычные мы к таким горам. Да и как сеять будем, когда урожай собирать… Нет, Цураам, нет, нам туда надо! – Персаух простер руку вдаль.
Цураам обреченно вздохнула. Она никогда не противилась воле мужа, хоть и ворчала на него. Всю жизнь слушала его, верила в его чутье, только за сына не могла простить. Сердце ее болело, и каждую ночь, стоило лишь сомкнуть веки, как детское личико – удивленное, с большими распахнутыми глазами – появлялось перед взором.
– Что ж, Персаух, идем, раз ты так говоришь, только водой надо запастись надолго. Нет там воды, это и мои глаза видят.
По сердцу Персауха скользнула боль. Жалко стало жену. Вот сейчас опять сядет на осла и будет ехать молча всю дорогу.
– Цураам, оставь осла, залазь на верблюда, да накидку потеплее возьми, что ты в одной рубахе, заболеешь еще, ветер вон какой дует…
– Я на твоем верблюде не поеду, тьфу на него… сколько раз говорила – и не предлагай больше!
– Эх, вредная женщина, упрямая, как осел!
– Кто б говорил…
Не стал Персаух больше с женой спорить. Сам достал меховую накидку и бросил ей на спину.
– Укутайся, говорю…
Цураам опустила голову и, завязав накидку под самое горло, взобралась на своего осла.
* * *
…Безграничны просторы пустыни! Куда ни глянь, везде власть песка, только деревья саксаула – с ажурной кроной, не сдерживающей вольный ветер – бросают вызов стихии, вмиг заметающей толщей песка все живое, что осмелится пробиться к небу в недолгую пору цветения. Пока не так сух воздух, пока пески еще хранят зимнюю прохладу, пока с неба на землю проливается редкий дождь, выползают из нор черепахи и суслики, зацветают маки и полынь, чтобы успеть продолжить свой род и потом снова впасть в спячку, остановив ток соков в стеблях, успокоив кровь в жилах до следующего сезона.
Без воды в пустыне смерть! Она принимает в свои объятия каждого, кто ступает в ее владения, но выпускает лишь дерзких, тех, кто не ведает страха и не понаслышке знаком с искусством выживания…
* * *
Ступив мозолистыми ногами на песок, белый верблюд остановился, повел чуткими ноздрями, ловя воздух, повернул голову в одну сторону, в другую и, оттопырив нижнюю губу, сдвинулся с места. Персаух не мешал ему. Он доверил верблюду не только свою жизнь, но и жизнь всего племени. За ним, как за белым маяком, пошли люди и скот. Провожатый охотник только кивал, соглашаясь с направлением, выбранным величественным животным, и шел с ним рядом, сверяясь с только ему известными ориентирами.
С каждым днем воздух в пустыне становился жарче. Уже прошли дожди, уже отцвели маки, а караван все шел и шел. Когда ветер стал злее, а солнце прогревало песок так, что ступни горели и через подошву глухих каушей