— Еще бы запомнить, — это Темряй и вовсе дыхнул в Яроборку. Губы его не шевелились, не колыхались волоски усов, однако парень ту молвь расслышал. — При сей стремительности уничтожения, и вовсе неможно было разобрать, кто попал под твой гнев. Однако, — теперь Бог явственно заговорил, — я не смогу Ярушка, тебе показать своих созданий… Созданий которые назывались халы, ибо Отец мне этого не позволит.
Мальчик надрывисто дернулся вправо так, что в доли секунд с его головы точно стекла мягко лоснящаяся материя плаща, показав совершенно просохшие волосы. Он просяще воззрился на Першего, коего, наконец, оставила в покое змея, занявшая положенное место в навершие венца, и торопливо вопросил:
— Перший… Отец, — старший Димург немедля перевел дотоль блуждающий по залу взгляд на юношу. — Пусть Темряй мне покажет халу.
— Какую халу, мой драгоценный? — переспросил Перший, понеже на тот момент не слышал толкования сына и юноши.
— Ту, самую, какую хочу, — уклончиво ответил мальчик и тем самым вызвал бурный смех в Темряя и гоготание в Велете.
— Мне кажется не стоит… днесь я хотел, — начал было неспешную молвь старший Димург.
Впрочем немедля был прерван обидчивой речью мальчика, оный так-таки сотрясся от огорчения:
— Почему не стоит? Стоит! Хочу увидеть халу, что тут плохого? Что плохого, коли меня все интересует? Я бы и сам хотел не интересоваться, не познавать, но это сильнее меня. — Яробор Живко прервался и теперь туго качнулись желваки на его лице. — Ты, Перший, все время говоришь нет, или уходишь от ответа. Потому я уже и не стараюсь задавать тебе вопросы, чтобы не расстраиваться.
Юноша поколь удерживающий руками на груди полы плаща, резко их разомкнул, и, стряхнув с плеч вещь, торопливо уткнул лицо в ладони. Он не столько сердился на Першего, сколько порой выслушивая от него отказ, ощущал в сравнении с Господом свою человечность… и вроде как разобщенность, что был не в силах перенести. Старший Димург тотчас поднялся с кресла, приблизился к мальчику и зараз, словно даже не наклоняясь, поднял его на руки. Он, определенно, уловил ту пронзительную боль Яробора Живко, и не желал, чтобы Крушец принял ее на свой счет. Прижав мальчика к груди, Бог нежно провел рукой по его едва влажному сакхи, приголубил вьющиеся, светло-русые волосы и ласково прикоснувшись к ним устами, полюбовно сказал:
— Мой дорогой Ярушка, я весьма расстроен, что так тебя огорчил… Не хотел, мой бесценный мальчик. Но я уже пояснял, что не всегда могу ответить на твой вопрос, как того требует ответ, а потому, абы не говорить не правду, стараюсь перевести тему толкования. Придет время, и я отвечу на все твои вопросы, мой милый малецык, — дополнил он мягко, тем успокаивая лучицу… в первую очередь ее. — Тогда ты будешь готов и сможешь понять, и сам ответ, и его суть. И ноне я не хотел тебя огорчить, просто Темряй по просьбе Кали-Даруги привез на маковку неких созданий, Творцом коих является… Оные будут помогать живице, ухаживать за тобой, и я хотел тебя с ними познакомить, но ежели ты желаешь узреть…