Машина затормозила возле знакомого подъезда. Мы выскочили из нее и, перепрыгивая через ступеньки, помчались на второй этаж. Дверь в квартиру была распахнута; я первый ворвался в комнату – и замер на месте. Фабер лежал на полу, из его груди торчала рукоятка кинжала.
Сомнений не было, он был мертв.
Я был так ошеломлен открывшейся передо мной ужасной картиной, что даже не услышал сразу громкие вопли жены и детей. Олег бросился в ванную, отворил дверь, которая была закрыта на защелку, и выпустил пленников оттуда. Женщина, рыдая, бросилась к неподвижному телу мужа.
Расспрашивать ее о чем-то было абсолютно бесполезно, она находилась в полубессознательном состоянии. Несколько минут мы стояли неподвижно. Затем Олег достал мобильный телефон и стал набирать номер.
– Я звоню в милицию, – сказал он. – Произошло преступление, и мы должны заявить о нем. Иначе они обвинят нас в убийстве. Такой шанс они не упустят.
Только через два часа нам сказали, что мы можем быть свободными.
Я чувствовал себя как-то странно, у меня было ощущение, что это убили не Фабера, а меня. Его смерть потрясла меня и в тоже время вызвала какую-то странную апатию; мне не хотелось больше ничего делать, ни за что бороться; эту вакханалию убийств не остановить никакими силами.
Меня привезли в мою квартиру; едва я вошел в нее как без сил повалился на кровать.
– Хочешь что-нибудь выпить? – спросил Олег, внимательно наблюдая за мной. Я понимал, что расклеился, но мне было все равно, каким он меня видит.
– Давай, – сказал я.
Я ожидал, что он принесет водку или коньяк, но он принес два бокала виноградного сока.
– Это слишком слабый напиток для такой ситуации, – сказал я.
– Другого нельзя, через два часа у тебя митинг, ты должен быть в форме.
– К черту митинг, я схожу с дистанции. Пока я дойду до финиша, тут переколошматят еще массу народа.
– Если ты не дойдешь до финиша, переколошматят еще больше.
Я посмотрел на него; это был сильный аргумент и я даже удивился, что он привел его.
– Слушай, Олег, а ты умный парень. Почему ты не с ними, там ум тоже ценят. С твоими мозгами и мышцами ты бы мог бы стать главным у них «авторитетом». Это что случайность, что ты оказался в этой, а не в той машине? Подумай, еще не поздно сменить ее марку.
– Знаешь, за такие разговоры можно и схлопотать.
– Прости, я сам не свой. И все-таки, почему?
Олег посмотрел на меня и отхлебнул сок из бокала.
– Сколько себя помню, всегда защищал слабых. Так как в любой кампании я был самый сильный, то работы у меня было много; ко мне то и дело обращались за помощью. Я терпеть не мог крови; даже расплющенные носы вызывали у меня желание взять человека под свое покровительство. Ненавижу жестокость, никогда не понимал, почему ее так много в людях. Даже в детях. А ты как думаешь?