Его раздражало, когда умные талантливые пальцы Засонова показывали Алексине какой-нибудь вид прикладной работы.
И даже мое молчание выводило его из себя, по его взглядам видно было, что он подозревает, что я в его присутствии иронически молчу в его адрес, а когда его нет, конечно же начинаю говорить о нем наиехиднейшие вещи.
Он элементарно ревновал. Он пытался говорить с Алексиной, она морщилась. Тогда он однажды, напившись, ударил ее. На этом их брак кончился.
И вот, почти восемь лет прошло, а он, как я уже рассказывал, приезжает к ней с мольбами и уговорами, но — тщетно.
Что же касается соприкосновения, то оно произошло в период их первого совместного месяца (я терпеть не могу словосочетания медовый месяц).
Он вернулся домой — а я сидел у Алексины в гостях. Я бы не пришел сам, но она встретила меня накануне на улице и настоятельно пригласила. Я сидел, пил чай, мы говорили о чем-то незначительном, но с той теплой дружественностью, интонация которой упраздняет всякое содержание слов или делает его десятистепенным. Алексина познакомила нас, Полугаев, крепясь, пожал мне руку и даже произнес свое коронное: «Не пью, не курю, в карты не играю.»
— Покушать бы чего-нибудь? — смиренно попросил он Алексину.
Она вздохнула, не сразу поднялась и пошла на кухню.
Полугаев, дергая щекой, прошептал мне со свистом:
— Если я тебя еще раз здесь увижу — убью. По-настоящему. До смерти.
— Вы неправы, — тихо сказал я. — Я школьный товарищ Алексины. Если вы ревнуете, то у вас для этого нет никаких оснований.
— Я не ревную. Я просто твою рожу видеть не могу.
— Вряд ли, — засомневался я. — Вы видите мою, как вы выразились, рожу всего пять минут, и за этот короткий срок она не могла вам опротиветь. Значит, вы или ревнуете, или из тех людей, которые не терпят в своем доме посторонних. Я таких людей знаю и даже вполне понимаю их. Но если вы не хотите видеть меня, то это не значит, что и Алексина не хочет меня видеть. Было бы разумно, если бы вы сначала посоветовались с ней, как муж и жена, и избрали бы единую тактику поведения и относительно конкретного случая, то есть меня, и относительно общей ситуации, то есть гостей Алексины в принципе. Почему вы берете на себя смелость единолично распоряжаться? И даже грозите мне гибелью, что, извините, просто глупо.
И Полугаев вдруг заплакал.
— Господи! — сказал он. — Ты ведь мне даже нравишься! Но не могу я справиться с собой, пойми! Убью я тебя!
— Еще чего! — услышала, входя, Алексина. — Опять ты за свои штуки?
— Убью! Убью! — капризно твердил Полугаев, утирая кулаками слезы.