Новые русские (Рогожин) - страница 102

— Придется попробовать, — еле ворочая языком от волнения, соглашается Макс.

Надя шустро выскакивает из-за стола.

— Тогда я пошла звонить. Вам когда удобно начать?

Макс от растерянности не может сообразить. Тем более, что тараканов он ни разу не травил, даже в собственной квартире. Но какое это имеет значение по сравнению с блаженством новой встречи, о которой еще сегодня утром страшно было и помечтать. Любая возможность увидеть Элеонору превращается для Макса в знак судьбы. Остается только довериться своей судьбе, и пусть кривая вывезет. Чтобы не выдавать волнение, пожимает плечами:

— Мне все равно. Хоть сегодня… Сперва нужно осмотреть квартиру, места их проникновения.

— В таком случае, Элеонора сама назначит время! Дорогой Мотичка, не хмурь свои бровки, я ненадолго.

Раскованной походкой, с задранной мини-юбкой и танцующими руками Надя проходит по залу и скрывается из виду.

Матвей Евгеньевич задумчиво улыбается.

— Какая милая девушка. Обрати внимание, вчера она казалась вульгарной. Не из-за испорченности, нет. Молодость, неопытность, застенчивость решили ощетиниться шипами. А утром словно бутон распустился на подушке рядом со мной. Ни грубости, ни пошлости. Вот как бывает, когда интеллигентными руками раскрываешь лепестки одичалой девичьей души.

Макс не отвечает. Какое ему дело до переживаний Туманова, когда впереди возникло самое непредсказуемое событие в его собственной жизни.

Не всегда приятно начинать знакомство в постели. Особенно, если нет того безумного, испепеляющего желания, над которым не властен разум. Раньше, когда Элеонора, работая в ресторане ВТО, позволяла себе ложиться в койку с очередным артистом, все было иначе. Тогда она самоутверждалась. Даже в стельку пьяный партнер не смущал ее. Она все равно не сдавалась. Тащила его в душ. Ставила под холодную воду. Всеми возможными ласками старалась возбудить. Каждый раз добиваясь своего, Элеонора торжествовала победу. Ей нравилось быть женщиной, способной поднять и мертвого. Театр, не принявший ее в мир сцены, вынужден был раскрыть перед ней свои кулисы. Элеонора принялась создавать свои домашние спектакли, в которых была главной и единственной актрисой. Загулявшие актеры, уходя с ней после закрытия ресторана, не подозревали, что она выбирает их согласно амплуа. Иногда она была страстной девчонкой Клеопатрой, а ее пьяный мхатовец, редко получавший в театре эпизодические роли, ложился с ней в постель благородным Антонием. Часто Элеонора становилась Дездемоной, высматривая в зале ресторана похожее на Отелло животное, потное, жирное, с вывернутыми губами. Такой Отелло давил ее в постели своим весом, причинял боль неуклюжими объятиями, слюнявил ее лицо. А она сама клала его грубые руки себе на шею. Это было потрясающим представлением. Жалко только, что Элеонора сама являлась и единственным зрителем. Иногда ей нравилось исполнять мужские роли. Она заманивала к себе какого-нибудь худенького студента, которому утром приходилось давать деньги на такси. В те веселые времена Элеонора не испытывала никаких неудобств в сексе. Каждая из ее героинь вела себя естественно, в соответствии с представлениями о ней Элеоноры. Одно удручало в домашних представлениях — отсутствие гардероба. Не замахиваясь на дорогие костюмы и платья, в которые она мысленно наряжала полюбившихся героинь, домашняя актриса все ресторанные заработки тратила на роскошные пеньюары. Они стали страстью Элеоноры. Однажды, представляя себя американкой Бланш, падшей женщиной из пьесы Уильямса, она увлеклась поисками сексуального белья. Сперва трусики с молнией, далее за безумные деньги были приобретены розовые колготки со специальным разрезом между ног, бюстгальтеры с прорезями для сосков, множество узких поясов для ажурных чулок. Необходимость в новых партнерах не позволяла иметь одного или хотя бы двух постоянных любовников. Уже на второй раз, появляясь в ее доме, актеры успевали вжиться в один-единственный образ любовника-хама, считающего ее постель своим законным местом. И Элеонора безжалостно с ними расставалась. Она жила своим маленьким постельным театром. Каждая из ее героинь должна была отдаваться по-своему. А для этого необходимо было изучить ее характер, нравы и обычаи времени, в котором она существовала. Элеонора бегала в театральную библиотеку на Пушкинской улице, где с жадностью поглощала классические и современные пьесы в поисках подходящих женских образов. Постепенно круг партнеров, завсегдатаев ВТО, замкнулся. На случайных посетителей ставку делать было опасно. Поэтому в ее репертуаре возникли другие женские образы — стойкие, неприступные, трагические. Их духовные запросы и драматические изломы судьбы не позволяли ложиться в постель со своими избранниками. Ночные скандалы стали в ее квартире обычным явлением. Тяжелые с похмелья, возмущенные безрезультативностью идиотских уговоров и упрашиваний, хмурые мужики выходили из ее подъезда, давая себе зарок никогда больше не связываться с этой кретинкой. Иногда Элеоноре было искренне жаль какого-нибудь истекающего истомой красавчика, но искусство оставалось превыше всего. Такой неприступной ее встретил Василий Ласкарат. Но о нем лучше не думать и не вспоминать.