В холле все еще покачивается этажерка с фолиантами, служившая недавно ей опорой. Шуршание не утихает, наоборот, воспроизводит какие-то крутящиеся движения. Так шуршат юбки у танцующих дам. Но почему без музыки? Неужели она не побоится войти? А из спальни вновь доносится скрип пружин…
«Значит, он не один. Пригласил гостей повеселиться?» — эта мысль пульсирует вместе с кровью, бьющей миниатюрным молоточком в висок.
Элеонора старается не приближаться к двери спальни. Проскальзывает в другой коридор, ведущий к дальним комнатам и второй ванной комнате. Не задерживаясь, она отчаянно толкает дверь в бывшую спальню Гликерии Сергеевны. Лунный свет заливает комнату. Огромное зеркало, стоящее напротив окна, отражает полный диск ночного светила. В поиске выключателя Элеонора делает несколько шагов вперед, и вдруг нечто, почти невесомое, ветерком пробегает по ее лицу и на мгновение прилипает к нему. Элеонора вскрикивает. Ноги подкашиваются. Она падает навзничь. Сознание заволакивается плотным, тускло мерцающим туманом. Из него возникает Василий Ласкарат. Он — в концертном фраке, белоснежной манишке с шелковой белой бабочкой. В руках держит скрипку. Его глаза закрыты. Он движется вперед, не видя дороги. Еще секунда и наступит на лежащую Элеонору.
«Нет!» — кричит она. Но не слышит собственного голоса. Зато раздается тяжелый тугой удар о пол. Ласкарата больше не видно. Звук удара возвращает Элеоноре сознание. Она резко открывает глаза. В комнате светло и тихо. Одна створка открытой форточки мерно хлопает о другую. Струя холодного зимнего воздуха овевает голову Элеоноры. Ей приятно дышать полной грудью. Наступивший покой расслабляет взвинченные нервы. Хмель выветрился окончательно. Ясность толкает ее к действиям. Элеонора встает, включает электрический свет. В комнате никого. Возле окна валяется настольная лампа с разбитым основанием. Крупные куски китайской фарфоровой вазы с частями розовых и зеленых птиц по голубому фону, сверкают белыми острыми краями. Элеонора понимает, что произошло. Она забыла закрыть форточку. От сквозняка тюлевая занавеска взлетела и накрыла стоявшую на комоде лампу. С каждым порывом ветра занавеска то соскальзывала, то снова обвивала кружевной шелковый абажур. Когда Элеонора открыла дверь и вошла, сквозняк мощным порывом взметнул занавеску, она пролетела по лицу, потом окончательно закрутилась вокруг лампы и сбросила ее на пол. Элеонора закрывает форточку, довольная собственными логическими выводами. Убирать осколки сейчас не в состоянии. Пусть лежат до утра. При выходе из комнаты новые звуки заставляют ее замереть на месте в который раз. Из мемориального кабинета Сталецкого доносятся тихие, плачущие стоны скрипки. Это уже слишком! Старинный, с широким кольцом ключ торчит в замке. Элеонора испытывает странный соблазн повернуть его и ощутить мягкое движение замкового механизма. Звук неожиданно исчезает, и уже не ясно, был ли он вообще. Раньше эта комната служила Василию местом уединения. Там он общался с духом своего великого отца, сохранившегося в этих стенах, и предавался долгим раздумьям. В такие минуты никого к себе не пускал. Незаметно исчезал за дубовой дверью, подходил к письменному столу, стоящему в нише, предназначавшейся раньше для стенного шкафа. На стекле, защищающем зеленое сукно стола, стоит старинный письменный прибор — на широкой подставке из серебра в вольтеровском кресле с вытянутыми перекрещенными ногами сидит античный философ, читающий свиток. По бокам — чернильницы в виде античных амфор. По обеим сторонам подставки — серебряные светильники, основой которых являются женские античные статуэтки. Кроме письменного прибора, на столе педантично разложены разнообразные антикварные мелочи: нож для разрезания книг и журналов, перья для ручек, машинка для подтачивания карандашей, театральный бинокль, серебряный портсигар с монограммой Сталецкого, ножнички в виде цапли, пасхальные яйца в фарфоровых подставках, маленькая деревянная шкатулка с миниатюрным томиком Лермонтова…