— Да. Но давайте завтра в полдень встретимся у меня. Не исключено, что могут появиться дополнительные вопросы.
— Но вы так и не сказали, какое отношение к смерти Марии имеет Жоржик?
— Завтра я все вам расскажу. И уже после этого мы решим, что делать. Договорились?
— Хорошо. Боюсь, правда, что до утра я так и не засну.
— Советую выпить коньяка и расслабиться. Только, пожалуйста, не предпринимайте никаких самостоятельных шагов и не вздумайте вновь встречаться с этим… Жоржиком. Это очень опасно. Заприте дверь. К вам в любой момент могут наведаться нежданные гости. До встречи со мной никуда не ходите.
— Хорошо…
— Тогда спокойной ночи! — Ардашев положил трубку, открыл коробочку монпансье и отправил в рот синенькую конфетку.
Напольные английские часы с надрывом пробили девять раз.
В ресторане «Метрополь» вечер был в самом разгаре. Посетители, будто чувствуя надвигающийся конец привычного жизненного уклада, стремились испить удовольствия полными бокалами.
Публика собралась пестрая: кутилы-купцы, офицеры, отбывающие на фронт, тихие и неприметные днем, но разгульные до неприличности ночью чиновники Присутствия, вдовушки, потерявшие своих доблестных мужей, адвокаты, врачи, оставшиеся в тылу, оценщики ссудных касс, словом, все те, кто желал хоть на время забыться, отгородиться и спрятаться от гнетущей действительности, от войны, бедности и неминуемой для всех смерти.
Опять играл струнный оркестр. Едва зазвучал знакомый всем проигрыш, как зал затих, и было слышно, как кто-то уронил вилку. Молодая певица, подражая манере Надежды Плевицкой, затянула старую песню каторжан.
Когда на Сибири займется заря
И туман по тайге расстилается,
На этапном дворе слышен звон кандалов —
Это партия в путь собирается.
Каторжан всех считает фельдфебель седой,
По-военному ставит во взводы.
А с другой стороны собрались мужички
И котомки грузят на подводы.
Раздалось: «Марш вперед!» — и опять поплелись
До вечерней зари каторжане.
Не видать им отрадных деньков впереди,
Кандалами грустно стонут в тумане…
Зал аплодировал неистово. На маленькую сцену посыпались цветы. Кто-то бросил золотое кольцо, завернутое в сторублевку.
У ширмы того же самого кабинета, что и несколько дней назад, сидел молодой человек со стрижкой а‑ля бокс, в темном костюме и черном галстуке. Всем своим видом он напоминал провинившегося гимназиста, которого отчитывал строгий отец. Но «родитель» находился по другую сторону плотной занавески, и потому обладатель галстучной заколки с фальшивым рубином не мог его видеть.
— Послушайте, милостивый государь, вы совершаете одну ошибку за другой. Я устал от вашего безрассудства.