Обдумав свою идею, я решил, что не грех такому человеку сделать подарок на манер троянского коня. Быстренько запечатал Книгу в коричневый большой конверт, заклеил его, старательно вывел адрес профессора и – задумался: что писать в графе «обратный адрес»? Решение пришло скоро: рука сама вывела округло и крупно – ПОДАРОК. Я бесшумно прокрался к почтовым ящикам и осторожно просунул «ценную бандероль» в ячейку 96. К счастью, Книга была не очень пухлая – влезла. Теперь оставалось дождаться вечера – я знал, что г-н К., возвращаясь домой, всегда проверяет почту. Не берусь судить, что он подумал о даре и дарителе, но когда на следующее утро я решился узнать, что же ждет меня в моем почтовом ящике, то с радостным воплем обнаружил извещение на заказное письмо… для жильца 96-й квартиры!!! Все-таки мне удалось спутать след!
Старшее поколение – особенно те, чье детство прошло далеко от крупных городов, помнят, что нередко в советских школах, особенно после войны, один и тот же учитель одновременно вел и физкультуру, и труд, и пение. Да и в конце 70-х – начале 80-х годов по-прежнему катастрофически ощущалась нехватка учителей. Зато и школа была несколько другой. Эмоциональная связь с первым учителем, кто объяснял как умел сложности окружающего мира, у большинства учеников сохранялась на всю жизнь.
Я учился в обычной поселковой школе Ступинского района Московской области. Был у нас такой учитель – Федор Филиппович Зверев. Им затыкали все вакансии: труд, рисование, начальную военную подготовку… Он же у нас вел и немецкий. Это был весьма пожилой человек – за семьдесят. Но его никак не отпускали на пенсию – некем заменить. А впрочем, он туда и не стремился. Некоторые дети любили его, другие побаивались, но игнорировать его было просто невозможно – слушались все. Облик и поведение Федора Филипповича разительно контрастировали с типовым сельским педагогом: благородные черты резко очерченного лица, орлиный взор, невозмутимость, глубочайшая внутренняя культура и выдержка – он даже с первоклашками разговаривал «на вы»! Такая вежливость, понятное дело, была неведома и директору школы!.. И еще Федор Филиппович никогда не кричал на своих учеников – он ими командовал, порой коротко и жестко, порой не жалея времени на логические объяснения.
В поселке не только профессиональная деятельность, но и многие моменты бытовой жизни человека у всех на виду. И в ежедневном обиходе контраст Федора Филипповича с прочими был разителен. Он отпускал комплименты и целовал ручки женщинам, нетрезвым дояркам – в том числе! Никто никогда не видал его пьяным, не слышал от него ругательств. Старый учитель был очень эрудирован, его немецкий идеален, как родной, а по-русски он говорил особенно правильно. В целом в поселке его весьма уважали, но иногда, чаще всего – по пьяни, местные пастухи кричали ему вслед «фашист проклятый!». Мне казалось это дикостью, да и обидно было за него. Я это связывал с тем, что он преподавал немецкий. И еще одна странность: когда 9 Мая и в день объявления войны (22 июня) вся наша сельская администрация, батюшка наш – отец Владимир, председатель совхоза, интеллигенция в лице агронома, фельдшера, ветеринара и учителей, и, конечно, ветераны собирались у памятника, какой есть в каждой деревне, в каждом уголке России, – обелиск павшим односельчанам, на ежегодных торжествах по поводу нашей Победы в ВОВ, он, единственный из учителей, никогда не присутствовал. Потом я узнал, что его и не приглашали. Обычно в эти дни Федор Филиппович отправлялся в храм и заказывал панихиду по своим однополчанам. Ни я, ни другие ученики нашей школы, понятное дело, не задумывались, с чем это связано. Мы же с ним были просто дружны на почве моего увлечения военной историей.