С замиранием сердца я подхожу к лежащему на земле старику. Только сейчас, с запозданием, начинаю ощущать, как от вида убитой девушки, залитой кровью, холодеют ноги, сами непроизвольно сгибаясь. Я плюхаюсь на колени рядом с Дедом, стараясь не смотреть в сторону мертвой Лидочки и чувствуя, что вот-вот потеряю сознание. Остается надеяться, что гордость не позволит мне грохнуться в обморок при Городецком.
В этот момент на поляну со стороны, противоположной той, откуда пришла я, торопливо выходит Мария и восклицает:
– Кес киля? Что случилось? Я слышала что-то похожее на выстрел, – разглядев, наконец, окровавленную Лидочку и вытянувшегося, словно покойник, Деда, тетка хватается рукой за горло. – О мон дьё! Бог мой! Они мертвы?
– Только сиделка, – скупо отвечаю я, не желая с ней разговаривать. – У Деда просто сердечный приступ. Сейчас ему станет лучше.
– Кто стрелял?
– Не знаю.
Тетка опускается рядом со мной на землю и трясет генерала за плечо:
– Папа́!
Бледные веки старика приподнимаются на мгновение и снова закрываются.
Мария кидает взгляд на неподвижную, белую, как мел, Лидочку, закрывает лицо руками и начинает горько рыдать.
Я смотрю на ее вздрагивающие плечи и не могу понять, чего это она так убивается по дедовой невесте – ведь вроде как мадам Данваль должна теперь считать себя на шаг ближе к отцовскому наследству.
Минуты через три она немного успокаивается, но продолжает сидеть, не поднимая головы, уткнувшись в ладони.
– Где вы были? – подошедший к нам детектив, кладя пистолет в кобуру, обжигает мадам Данваль пристальным взглядом.
– Я? – тетка вскидывает залитое слезами лицо, которое прекрасно даже в такой момент. – Гуляла здесь вокруг, вспоминала молодость.
– Там? – указывает Городецкий на камыши, шумящие между рекой и тропинкой, ведущей к даче, и откуда, судя по позе упавшей Лиды, стрелял убийца.
– Нет, там, – Мария указывает в противоположную сторону, откуда, как я сама видела, она только что появилась.
– А где были вы, Елена Викторовна? – сощуривается на меня сыщик.
Понимая, что полезней было бы соврать, я все же нехотя указываю в сторону злополучных камышей.
– И что вы там делали?
– Разговаривала с мужем.
– И где же ваш муж?
– Я не знаю… Мы… мы поссорились.
При этих словах Мария вскидывает на меня внимательный взгляд, блестящий сквозь еще не просохшие слезы.
– Почему вы поссорились? – продолжает допрос Городецкий.
– Не ваше дело, – грубо огрызаюсь я. – К произошедшему это не имеет никакого отношения.
– Так, значит, вы повздорили, и ваш муж ушел?
– Да.
– Куда?
– Я же сказала – не знаю.