В приемной земотдела Миронова ожидал какой-то старенький посетитель, в залежалом и неопрятном мундире, с болезненным лицом и дрожащими руками. С появлением Миронова он сразу поднялся, и тогда можно было заметить сквозь ветхость и болезнь гостя желание показать некую строевую выправку, усилие старого служаки показать себя вопреки возрасту и хвори. Он отвел свои локотки назад и выпятил грудь, и на старом френче Миронов увидел две дырочки как раз там, где крепились некогда царские кресты и ордена.
— Честь имею... — сказал болезненный старичок, прямо глядя слабыми, уже погасшими глазами на Миронова. — Честь имею просить приема у вас, Филипи Кузьмич... Я — полковник Седов. Точнее, бывший полковник Седов...
Миронов сиял кожаную фуражку с новенькой красной эмалевой звездочкой и, несколько оробев, смутившись отчего-то, остановился перед стариком.
Неужели этот человек всего три года назад командовал боевым казачьим полком, перешедшим на сторону революции?..
Это не изгладится из памяти никогда — первые бои в Новочеркасске, два революционных полка (10-й и 27-й, Седова) под общей командой Голубова врываются в войсковое правление, пленят все правительство с генералом Назаровым во главе... Провозглашен первый Совет рабочих и казацких депутатов, но при отступлении от немцев и мятежников штаб 27-го полка был схвачен, по собственной оплошке, впрочем, в хуторе Грушевском. Пригнали в Екатерининскую, всех посадили на баржу, пытали, морили голодом, требовали, чтобы «осознали вину». Полковника Седова, как дворянина, судил военно-полевой суд в Каменской, Краснов приказал осудить к расстрелу. Учитывая преклонный возраст, расстрел заменили двадцатью годами каторги с лишением дворянства, чинов, орденов и всех прав состояния. Старик Седов сказал на суде: «Да, я бывший полковник царской армии и потомственный дворянин. Но мой путь с теми, кто в бою не раз спасал меня от смерти, с кем вместе жили в окопах, — с трудовым народом России». Теперь он, совершенно не похожий на себя после трех лет тюрьмы и истязаний, стоял перед Мироновым, гордясь последней своей выправкой перед бывшим, вернее, недавним генералом Красной Армии...
— Василий Иванович! — воскликнул Миронов, гася жалость и боль в душе, понимая, какие муки пришлось вынести старику, чтобы дойти до такой прозрачности и слабости. — Дорогой Василий Иванович, спасибо, спасибо, что надумали зайти!.. Проходите, пожалуйста, и будьте гостем! После таких бед и тягот будьте, как говорится, своим в этом доме!
Окно председателя земельного отдела губисполкома было распахнуто в зелень молодой тополевой листвы, птицы щебетали азартно, на дворе был канун мая. Старичок нашел в ряду кресел яркое солнечное пятно и сел прямо на это теплое кресло, провел рукой по короткому седому ежику на шишковатой, словно усохшей голове.