«…Итак, вы вплотную протиснулись к Савелию Уткину, окруженному восторженной толпой поклонников, и начали что-то нашептывать ему на ухо… Что?
– Сказать по правде, ничего особенного и ничего, что отличалось бы от выкриков вокруг него. Вот только все это я произнесла на родном для Савелия Уткина языке – на русском, в то время как все кругом выражали свои восторги и выкрикивали комплименты на французском. Я просто наклонилась к самому уху парня и сказала: «Позвольте послужить вам переводчиком и перевести все восхищенные отзывы о вашем выступлении»…»
«…Рита – дерзкая девчонка. Кстати, сейчас, когда в деле о двух таинственных убийствах вдруг всплыл тот самый препарат доктора Плиса, у нее мгновенно пропало всякое желание освещать его. Хотя, между прочим, этот самый Савелий, первая жертва, – из ее старых знакомых… Я хочу сказать, что практически гениальный солист балета из города Петербурга Савелий Уткин был одноклассником Риты… Вижу, вам о своем знакомстве она не удосужилась рассказать – впрочем, как и швейцарской полиции…»
По прибытии поезда в Монтре Саша Мерсье, торопливо кивнув мне, первым поспешил покинуть вагон. А вот я не слишком торопился, решив дать парню фору – после бесконечных разговоров этого дня мне хотелось немного побыть в одиночестве и тишине. Неторопливо поднявшись с места, я вдруг увидел рядом с сиденьем Саши небольшой темно-синий блокнот в кожаной обложке, очевидно, выпавший из кармана его куртки. Прихватив его, я вышел из вагона и огляделся, что было совершенно бесполезно – разумеется, мой попутчик давно исчез из виду.
Сунув находку в карман, я подумал, что верну блокнот хозяину на балетном шоу, куда наверняка ненавистник балета все-таки явится – хотя бы для того, чтобы «случайно» повстречать Риту.
Между тем время приближалось к шести; в моих планах было перекусить где-нибудь в городе, после чего направиться в дом Мари, чтобы поприветствовать милых хозяев перед совместным культпоходом на набережную, а заодно сообщить, что Соня сегодняшнюю ночь проведет в Версуа.
Бывают удивительные вечера, откладывающиеся в памяти своей особенной, волшебной атмосферой необъяснимого счастья. Именно таким был вечер в день третьего балетного тура конкурса. Фанфары открытия прозвучали ровно в восемь часов, когда воздух был цвета густой карамели, и в этих сладко сгущавшихся сумерках классическая музыка Верди, Чайковского и Сен-Санса казалась волшебно осязаемой, как некие переплетающиеся нити, создающие удивительные узоры мелодий, прорисованные движениями гибких тел танцоров.