Позже внучка у него родилась, Клэр, на нее и перенес всю свою заботу. А потом дочь пить начала, тоже что-то не заладилось. В общем, у бедняжки Клэр ни отца, ни матери толком не было. Деда она любила нежно, переживала, когда тот умер. Архивы его перебирала, перечитывала. Дома оставлять не хотела, так как мать ее совсем опустилась, стала все из квартиры тащить и букинистам сдавать за бесценок книги, письма, записки – Ги иногда даже на ресторанных салфетках любовные месседжи оставлял!
– Клэр говорила, что ее любимое письмо пропало, что-то про ожидание было, – вспоминал Тьерри. – Сожалела. Но я, конечно, не обратил внимания. Клэр полагала, что письмо это исчезло вместе с книжкой, которую читала. Оно у нее как закладка была. Говорит, с матерью поругалась из-за этого, а та давай во всем мою мать обвинять. Будто из-за нее Ги один остался. Не знаю, что сказать. Хранить такое сильное чувство почти двадцать лет, до смерти. Трудно представить, невозможно поверить. К тому же моя мать раньше из жизни ушла. Теперь я думаю, она тоже страдала. С возрастом по-другому смотришь на многое.
– А Клэр-то не пьет?
– Нет, Клэр умная, серьезная девушка. Мечтала врачом стать. Уже, наверное, учится на медицинском факультете. Мы с ней с того раза не виделись. Вот бы удивилась, если бы я ей сказал, что письмо нашлось! Да еще при каких обстоятельствах! Если рассказать – не поверят!
– Ну, в таких случаях у вас КГБ есть, сразу начнете свои песни.
– Да нет, – засмеялся он. – Мать моя на Мату Хари не похожа. Она так танцевать не умела.
– Но музыку любила, – заметила Вера, вспомнив про пальчики, отбивающие ритм песни. – А фотографии? Вы не забыли?
– Да, да, разумеется. Принес несколько. Разных. Я тоже на них есть.
Тьерри положил на столик свой конверт.
– Пожалуйста, вы можете посмотреть. Это очень личные фото, – добавил немного смущенно.
Вообще смущение ему очень шло. Как и потрясающая неловкость, за которую он постоянно извинялся, сам над собой подшучивая. Может, это и помогло разрядить напряжение, беседа шла непринужденно – Вера переспрашивала, если что-то не понимала, Тьерри с готовностью объяснял, иногда пытаясь для убедительности жестикулировать, что создавало опасные моменты. Словом, с ним было легко.
Она с некоторым страхом – боялась разочароваться и не успеть спрятать разочарование – стала рассматривать фотографии. Черно-белые, сделанные фотоаппаратом – такой же был когда-то у ее отца. «Зенит» назывался.
– Это моя мать и я, на море, в Лаванду. Мне тогда было лет пять, думаю.
Вот она, Мари-Анж. Стройная, невысокая женщина. Пышные белокурые волосы, глаза…