– Так я должен был отрицать правду? – удивился Эгберт, сдвигая брови.
– А почему же и нет, если это может принести пользу.
– Так поищите себе другого, который был бы поискуснее во лжи! Скрывать свои взгляды и отрекаться от своей партии я считаю трусостью! Я поступил сообразно с этим убеждением.
– То есть ты опять сделал то, что взбрело тебе на ум, и послал к черту все наши предписания. Твое поле деятельности – Оденсберг; там ты должен работать сообща с нашими друзьями, а вместо этого ты преспокойно занимаешься осушкой Радефельда да нежишься в так называемом господском доме. Разве ты не знаешь, зачем мы прислали тебя сюда?
– А ты разве не знаешь, что я отказывался ехать, что в конце концов меня вынудило лишь строгое приказание комитета?
– К сожалению, знаю! Может быть, ты и это изволил сказать своему любезному патрону?
– Нет, он совсем иначе объясняет мое возвращение сюда, а я не стал ему объяснять. Добровольно я никогда не приехал бы в Оденсберг, а теперь окончательно убедился, что не могу оставаться здесь, как я и предвидел, мое положение очень шаткое.
– И тем не менее ты останешься, – сухо сказал Ландсфельд. – Этот Оденсберг – точно неприступная крепость. Своими школами, больницами да пенсионными кассами старик приручил своих рабочих, они боятся потерять свое обеспеченное положение, а главное – безбожно боятся своего тирана. Трусы! Сколько мы ни пытались поговорить с ними, у нас ничего не вышло. Дернбург сумел внушить им недоверие к нашим агитаторам. Ты сын рабочего, ты вырос среди них и, кроме того, пользуешься доверием их патрона, тебя они будут слушать и последуют за тобой, когда понадобится.
– Куда? – мрачно спросил Рунек. – Я не раз говорил вам, что восстание в Оденсберге совершенно не имеет смысла. Дернбурга невозможно переубедить, я знаю его, скорее он закроет заводы. Он из тех людей, которые предпочитают нести какие угодно убытки, но никогда не уступают, к тому же он достаточно богат, чтобы вести борьбу до конца.
– Именно поэтому и надо отбить у него охоту чваниться своей непогрешимостью! Пусть он, по крайней мере, убедится, что есть люди, которые не боятся восставать против него! Денежный мешок! Любуется на свои миллионы да бражничает, в то время как другие…
– Это неправда! – страстно воскликнул Эгберт. – Ты сам знаешь, что лжешь! Дернбург работает больше, чем я или ты, а отдыхает только в кругу своей семьи. Раз и навсегда говорю тебе, я не потерплю, чтобы в моем присутствии клеветали на этого человека!
– Ого! Вот каким тоном ты заговорил! – раздраженно воскликнул Ландсфельд. – Ты защищаешь его от нас? Скажите пожалуйста! Видно, барская-то жизнь делает покладистыми тех, кто однажды попробует ее!