Цецилия развязала белый кружевной шарф, покрывавший ее плечи и талию, и направилась к кресту.
– Что вы хотите сделать? – спросил Эгберт.
– Ведь я сказала: хочу оставить здесь знак своего пребывания, для того чтобы в Оденсберге поверили, что я была на Альбенштейне. Мой шарф будет развеваться там, на кресте.
– Но это – крайность, безумство! Вернитесь!
Однако Цецилия не послушалась. Стоя на самом краю пропасти, она обвязала крест шарфом. Страшно было смотреть на нее, ведь достаточно одного неосторожного движения – и она лежала бы разбитая в пропасти.
– Фрейлейн фон Вальденроде, вернитесь, прошу вас! – воскликнул Рунек.
Голос молодого человека был глух и беззвучен, в нем слышалось что-то вроде мучительной тоски. Цецилия обернулась и засмеялась:
– Неужели вы умеете просить? Я отойду… только посмотрю вниз, мне это нравится.
И в самом деле, охватив правой рукой крест, она сильно перегнулась над пропастью и бесстрашно заглянула в нее.
Эгберт невольно сделал несколько шагов к ней и протянул руку, как будто хотел силой увести ее с опасного места, он не сделал этого, но когда Цецилия наконец отошла от креста, в его лице не было ни кровинки.
– Теперь вы верите моему бесстрашию? – кокетливо спросила она.
– Не было никакой надобности в такой дерзкой игре с опасностью лишь для того, чтобы убедить меня, – ответил он сурово и, когда смелая девушка благополучно вернулась, глубоко вздохнул. – Один неверный шаг – и вы погибли бы.
– У меня не кружится голова, мне хотелось испытать сладкое и жуткое чувство, сжимающее сердце, когда стоишь над пропастью. Так и тянет вниз, так и кажется, что ты должна броситься туда, навстречу смерти! Вы никогда этого не испытывали?
– Нет, – холодно сказал Эгберт. – Надо иметь много… свободного времени для того, чтобы испытывать подобные ощущения.
– Которые вы считаете недостойными серьезного человека?
– По крайней мере, нездоровыми. Кому нужна жизнь для труда, тот дорожит ею, а если рискует, то лишь тогда, когда этого требует долг.
Если бы этот резкий ответ был произнесен кем-то другим, Цецилия, не говоря ни слова, повернулась бы спиной к такому нахалу. Несколько минут она молча смотрела на лицо молодого человека, все еще покрытое бледностью, а потом улыбнулась.
– Благодарю за нравоучение! Мы ведь не понимаем друг друга, господин Рунек.
– Я уже говорил, что мы принадлежим к двум различным мирам.
– Хотя и стоим так близко друг к другу здесь, на вершине Альбенштейна, – насмешливо договорила Цецилия. – Впрочем, я нахожу, что достаточно насладилась этим оригинальным удовольствием, я буду возвращаться.