Нужно увидеть его! Джилл вынудила себя пройти по длинному коридору к спальне Тоби. Постояла немного, набираясь мужества, и открыла дверь.
Тоби, как всегда, лежал на постели. Сиделка обтирала его мокрой губкой. Увидев Джилл, она удивилась:
– Ах, это вы миссис Темпл? Посмотрите, каким молодцом держится наш больной!
Джилл присмотрелась к неподвижной фигуре.
Руки и ноги Тоби, сморщенные, усохшие, выглядели некими странными придатками, отходящими, словно сухие ветки, от костлявого изуродованного торса; между ногами, как длинная змея, лежал бесполезный пенис, уродливый и вялый. Кожа уже не была такой желтой, но широкая идиотская улыбка по-прежнему рассекала лицо. Тело было мертво, но глаза! Живые, лихорадочно яркие, перебегающие с предмета на предмет; полные ненависти, умные глаза, выражавшие железную решимость. Они говорили, и Джилл отчетливо понимала каждое слово. Доктор сказал тогда, что разум Тоби не поврежден. Парализованный неподвижный человек мог думать, чувствовать, ненавидеть… И замышлять месть, планировать способы уничтожить Джилл. Тоби хотел погубить ее, а она желала смерти мужа.
И глядя в эти полные презрения глаза, она словно слышала: «Вот увидишь, я убью тебя…» – и чувствовала захлестывающие ее волны ненависти, будто тяжелые удары.
Джилл еще раз взглянула в эти глаза, вспомнила разбитую вазу и поняла, что ее кошмары вовсе не были снами. В смертной схватке один из них должен погибнуть.
Закончив осматривать Тоби, доктор Каплан отправился к Джилл.
– Думаю, не стоит продолжать массаж в бассейне. Напрасная трата времени. Я надеялся, что мускулы Тоби хотя бы немного окрепнут, но все бесполезно. Я сам поговорю с терапевтом.
– Нет! – пронзительно вскрикнула Джилл.
Доктор Каплан удивленно вскинулся:
– Джилл, я знаю, как много вы сделали для Тоби. Но на этот раз надежды нет. Я…
– Мы не можем сдаваться! Не можем…
В голосе Джилл слышалось отчаяние. Доктор Каплан, поколебавшись, пожал плечами:
– Ну что ж, если это так много значит для вас…
– Именно.
Джилл говорила правду. Ничего важнее в этот момент для нее не было. Речь шла о ее жизни. И Джилл наконец поняла, что должна делать.
На следующий день, в пятницу, позвонил Дэвид и предупредил Джилл, что улетает по делу в Мадрид.
– Вряд ли смогу позвонить тебе в ближайшие два дня.
– Я буду скучать по тебе, – прошептала Джилл. – Очень.
– И я тоже. Ты не больна? Голос звучит как-то странно. Устала?
Джилл усилием воли заставила себя держать глаза открытыми, забыть о раскалывающей голову невыносимой боли. Она не могла вспомнить, когда в последний раз спала или ела. Джилл была так слаба, что почти не могла стоять, но вынудила себя говорить громче: