Гольцев наклонился к ней, но она отшатнулась, и он выпрямился, погладил ее по плечу.
— Эх, Верка!.. Ничего-то ты не понимаешь в жизни. Хоть и институт кончила, хоть и инженер.
— Да… Все понятно. — Она покачала головой, улыбнулась и взяла со стола сумку. — Командировка у меня на три недели. Может быть, на месяц. Это ты мне говоришь на прощание?
— Что же мне еще сказать?
— Ну, коли так…
Она встала и пошла к лестнице.
Навстречу им поднимался Рузов. Вера обернулась к Гольцеву:
— Он специально задержался, дал нам побыть вдвоем.
— Чтобы мы поругались, — сказал Гольцев.
Лишь когда самолет превратился в точку, Гольцев повернулся и, тронув Рузова за рукав, пошел с поля.
Они вышли на привокзальную площадь и направились вдоль сверкающего на солнце здания аэропорта к «экспрессу». Рузов, на ходу сложив «домиком» руки, закурил; пока они шли, он все время взглядывал на Гольцева, словно собираясь что-то сказать ему, и около автобуса, когда остановились, спросил наконец:
— Что у вас вышло с Верой?
Гольцев пожал плечами:
— Ничего.
Рузов затянулся. Он стоял лицом к ветру, сигарета затрещала, и с нее сорвались искры.
— Кажется мне, последнее время у вас…
— Нет, — сказал Гольцев. — Все нормально.
* * *
В подъезде было сумеречно и прохладно. На лестничной площадке, у окна, стоял человек. Он стоял спиной к Гольцеву, но, заслышав шаги, повернулся, и Гольцев узнал отца.
— Здравствуй, сынок, — сказал отец.
Был он в старом, поношенном пиджачишке, узком ему в плечах, в широких габардиновых брюках, старательно отглаженных и стоявших от этого колом. Гольцев не видел отца месяца два назад. Раз в неделю отец обязательно звонил, пересказывал свои жиденькие новости и просил заехать. Гольцев обещал, и когда обещал, казалось ему — выберет время, заедет, но все откладывал и откладывал — то одно, получалось, мешает, то другое, — так набегала неделя, снова звонил отец, и Гольцев снова обещал, и снова думал, что уж на этой-то неделе выберется… Может быть, он и бывал бы у стариков, если б они жили рядом, но ехать нужно было на другой конец города…
— Здравствуй, сынок, — опять сказал отец.
Сыну было двадцать восемь лет, и вот уже десять лет, как он жил один, но старик все называл его сынком.
Гольцев взял жесткую, будто дубовая кора, руку отца в свою.
— Здравствуй. Как ты тут оказался?
Последний месяц отец не звонил. Гольцев беспокоился, все собирался съездить к старикам, но так и не вышло. И вот сейчас отец неожиданно появился здесь, и, показалось Гольцеву, за те два месяца, что он не видел отца, тот будто бы усох еще больше и сделался ниже, сивая борода жестко щетинилась на щеках — раньше старик брился едва не каждый день. Из-за больных ног он редко выбирался дальше близлежащих от дома магазинов, и с тех пор, как Гольцев вернулся в родной город, побывал у него всего несколько раз, да и то давно, когда Гольцев еще не получил этой комнаты и жил от хозяев.