Но не Франческа Рино. Жизнь глумлива: так много женщин желало видеть меня в этой роли, но той единственной, которой я был готов предложить все это, оказалось даром не нужно мое покровительство.
У меня было много времени в бесконечном безвременье. Достаточно, чтобы много раз вспомнить историю нашего с сеньоритой знакомства. Вспомнить, обдумать и понять, что я был виноват перед Франческой.
Неважно насколько сильно я ее хотел. Неважно даже, насколько она была мне нужна. Я не имел права принуждать…
Сеньорита была права в своем отвращении. Насилие и желание подчинить — эгоизм.
А я люблю ее, поэтому должен отпустить.
Франческа
— Может тебе завести любовника?
— Простите, ваше высочество? — отрываюсь от бумаг, чтобы обернуться.
— Любовника, дорогая. Это просто вредно для здоровья — так долго быть одной, — в ее голосе насмешка пополам с заботой.
Она сидит с идеально ровно спиной, словно на приеме. Безупречная осанка, синее, как небеса моей родины, платье, облегает фигуру, второй кожей — ни морщиночки, ни складочки. В мире людей такой наряд посчитали бы не просто вызывающим, непристойным.
Перед ней россыпь камней — сапфиры, рубины, топазы, аметисты, бриллианты еще — крупные и мелкие вывалены на стол небрежной горкой, как горсть стекляшек. Крохотные щипчики поддевают изумруд, чтобы обмакнуть его в клей и опустить на подготовленное место в мозаике.
Иса отделывает маску из кости. По матово-белой поверхности разбегается узор из камней, отдаленно похожий на чешую. Мне при взгляде на нее вспоминается змеиный лик Изабеллы Вимано.
Очень надеюсь, что княгиня не подарит мне маску, когда закончит. От таких подарков не отказываются, а мне противно даже подумать, чтобы взять эту вещь в руки.
— Не думаю, что мой хозяин одобрит, если я заведу любовника без его разрешения.
Хороший ответ, безопасный. Я часто говорю «Мой хозяин не одобрит это» вместо «нет».
Княгиня насмешливо вскидывает бровь, показывая, что ее нисколько не обманула моя ложь:
— Ах, не надо притворяться, дорогая. Его неодобрение не помешало тебе завести мужа, не так ли?
— Он разрешил.
Брошенные в запале слова Элвина можно было трактовать очень по-разному. Уж что-что, а играть словами я научилась искусно.
Уже ясно, что княгиня пожелала моего общества, поэтому я с тоской откладываю бумаги.
Поработать с ними удастся не раньше, чем Исе надоест меня мучить.
Не доверяю этой женщине. Ни на полпенса. И ее внезапная милость ко мне — спасла жизнь, приблизила, сделала наперсницей — заставляет только ожидать худшего. В присутствии Исы Рондомионской я ощущаю себя не кошкой — мышью в когтистых лапах. То втянет, то выпустит когти, то прижмет сверху, то отпустит — почти даст сбежать, чтобы схватить в последний момент.