Как, ну как он умудряется быть таким самоуверенным?
— Да ладно, — я вздыхаю. — Кто пустит рабыню на бал?
Он мрачнеет:
— Пустят, если я захочу. И не «рабыню», а «фамильяра». Сколько можно повторять?
— Как скажешь, — я говорю это равнодушно не чтобы задеть мага. Просто устала. Слишком длинный и счастливый был день. Я выпила до дна его сладость, и последние капли на донышке горчат. — Уже поздно, пошли домой.
— Всего два часа ночи, сеньорита. Веселье только начинается, а спать в Мидст — дурная примета.
По Элвину видно, что он никуда не уйдет, а значит, и мне придется остаться — не отпустит же он меня домой одну. Когда он в таком расположении духа, может кутить хоть до утра. Откуда только силы берет?
— Но я замерзла.
— Иди сюда, я тебя согрею, — прежде, чем я успеваю что-то пискнуть, он сгребает меня в охапку.
Мы стоим в обнимку и так правда теплее, так даже жарко, очень жарко, щеки горят и ноги не совсем держат…
Объятия… они совсем не такие невинные, как тогда, на похоронах Мелисенты. Что-то в его прерывистом дыхании, в слишком тесном кольце рук и в суматошном перестуке моего собственного сердца почти кричит об этом…
…он замечательно целуется. Я помню…
…а еще он надел на меня ошейник и превратил в свою рабыню. Фамильяра…
…и убил моего мужа…
…«Он не мой любовник!» — сказала я Джанису. А тот ответил «Может, в этом и проблема?»…
…и рядом, меньше, чем в сотне футах от нас дает бал его женщина — величественная и безжалостная повелительница фэйри. Женщина, которой «нельзя не восхищаться». Он приходит от нее под утро, с царапинами на шее, пропахший холодным, строгим запахом — цитрус и миндаль…
— Фрааан, — тихий хриплый выдох на ухо. Выдох, от которого куда-то вниз по шее бегут щекотные мурашки.
Вожделение проходит по телу горячей дрожью, и сразу за ним приходит испуг.
Пытаюсь вырваться, оттолкнуть… не получается.
И тогда начинается паника.
…кровавый закат, вонь гнилых зубов и боль…
— Пусти! — крик повисает в морозном воздухе.
Он сначала стискивает объятия сильнее, а потом разжимает.
Кубарем отлетаю от него. Стою, тяжело дыша, вся растрепанная, капюшон слетел, щеки пылают.
— И вот что это за вопли, сеньорита?
Элвин
Франческа тосковала без светского общества, так что я стал брать ее с собой на приемы к фэйри.
В первый раз предложил замаскировать ошейник иллюзией, но она сердито тряхнула головой, так, что крохотные сережки-колокольчики в ушах зазвенели, и отказалась.
— Не надо! Они все равно узнают. Будут думать, что я стыжусь.
— А ты не стыдишься?
Она сделалась восхитительно высокомерной — ну кошка и все. И процедила «Нет».