– Господин Ливен, я желаю танцевать следующий галоп с графом Брандау, – обратилась она громко к камергеру.
Тот полетел передать стройному лейтенанту приказание танцевать с герцогиней. Слегка кивнув кланявшейся Лиане, герцогиня прошла в концертный зал.
– Мотылек не улетит больше, будь спокойна, – сказал Майнау с веселой улыбкой, привлекая к себе Лиану через порог зимнего сада и со страстной нежностью прижимая ее к груди. – Он вообще никогда не был мотыльком по врожденной склонности, и если бы раньше нашел свою Лиану, то ему не пришлось бы теперь раскаиваться в стольких безрассудных поступках.
Ничего не отвечая, она робко освободилась из его объятий и указала на соседний зал, где видела сидящих в углу друзей; она слышала, как они встали и последовали за герцогинею в зал.
– А, вот и вы! Где же вы прятались, господин гофмаршал? – спросила гордая герцогиня. Граф Брандау стоял перед ней, склонившись почти до земли, а гофмаршал, видимо смущенный, подошел ближе. – Я слышу чудеса. Барон Майнау намерен переселиться во Францию. Вы тоже поедете туда?
Гофмаршал отскочил в ужасе.
– Я, ваше высочество?! – воскликнул он дрожащим голосом. – Скорее в могилу! Скорее буду скитаться из дома в дом, нежели проведу хотя один день с моим… развращенным племянником!.. Я остаюсь в Шенверте, и если ваше высочество соблаговолите изредка пролить милостивый луч света на одинокую жизнь своего верного слуги, то оставьте по-прежнему Шенверт целью ваших прогулок верхом…
– Господин фон Майнау, – прервала она его холодно и сурово, принимая почтительно предложенную ей руку графа Брандау, – я слышала, что бурею сломило вашу великолепную музу, а она-то преимущественно и привлекала меня в «Кашмирскую долину» – теперь же все миновало, миновало!.. К тому же я должна сознаться, что до сих пор прихожу в ужас при воспоминании о происшествии с порохом, которое чуть не стоило зрения наследному принцу и его брату в бытность у вас. Вы понимаете, что нужны годы, чтобы такие ужасы изгладились из материнского сердца.
На эстраде раздались звуки галопа, и прекрасная герцогиня понеслась со своим кавалером, высокомерно кивнув головой уничтоженному гофмаршалу, – «необыкновенно раздраженная и взволнованная», как шептали между собою некоторые жадные до скандала дамы. Гофмаршал с минуту постоял с дрожавшими коленями и мрачно смотрел вслед удалившейся герцогине… Непонятно, неслыханно! Уж не встают ли предки из своих могил и не указывают ли они пальцами на него? Неужели не разверзнется земля, чтобы поглотить злополучного, заклейменного!.. Он впал в немилость – он, который скорее желал бы умереть, чем пережить такое несчастье! И все это произошло без его вины, вдруг, точно набежало темное облако. А через десять минут интересная новость будет переходить из уст в уста, и сотни глаз и пальцев злорадно устремятся на впавшего в немилость гофмаршала… Он исчез из зала.