Ванечка позвонил в ординаторскую плановой хирургии. Было пять часов, но врачи там нередко задерживались. Долго не отвечали, и Ванечка собрался уже, вконец расстроенный, положить трубку, но в этот момент гудки прекратились.
— Плановая хирургия, — услышал он усталый женский голос.
— Прасковья Михайловна?
— Да.
— Вы разве дежурите сегодня?
— Нет.
Лучше бы, конечно, чтобы у телефона оказался кто-нибудь другой…
— Вы не в курсе дела, братьев-близнецов перевели уже к вам?
— Да, перевели.
Наверное, поздно уже что-нибудь менять, подумал Ванечка.
— А почему к вам, а не в урологическую клинику?
— Зачем в урологическую? Они пересадками не занимаются, — так же устало ответила Прасковья Михайловна.
— А вы?
— Что — мы? У нас есть искусственная почка. И этим занимается Ардаров.
Ванечка помолчал, подвигал по привычке папку на столе.
— Да?
— Да… Ведь год назад была уже одна пересадка почки, от трупа. Помните?
— Ну да… А как там больной… — Ванечка едва не сказал «ваш». — После переливания?
— Как будто все в порядке. Кстати, Иван Степанович, вы…
— Ну вот, видите, — перебил ее Ванечка, — все в порядке. Идите домой. — И повесил трубку.
Да, изменить уже ничего нельзя. Теперь — будь, что будет… Ванечка бессознательно придвинул к себе дневную почту, словно готовясь к защите. Среди ежедневной стопки писем, адресованных администрации больницы, всегда было несколько благодарственных — от прежних больных. А сколько таких же писем поступало на отделения, непосредственно врачам! Тысячи писем — тысячи выздоровевших людей! Отдельные неудачи не могут зачеркнуть этого, думал Ванечка. Вот смерть Тузлеева, пожалуй, могла бы, а пересадка… Когда бы не конкурсная комиссия… Конечно, если пересадка пройдет успешно, это будет очень кстати, но если…
А Лидия Антоновна все не звонила.
Будильник задребезжал в половине шестого. Герман проснулся тяжело, неохотно, решил спать дальше, но все же приподнялся на диване и поглядел в окно. И несмотря на то что голова его снова опустилась на подушку, прозрачная голубизна осеннего неба уже проникла в него. Конечно, трех часов на сон после полутора суток бодрствования недостаточно, но так жаль было терять чудесный ясный вечер, возможно, последний в эту осень.
Он решительно встал, сделал несколько резких разминочных движений, надел шлепанцы и отправился в ванную. Нерта, спавшая на подстилке в коридоре, вскочила, радостно завиляла хвостом.
— Собирайся, — сказал ей на ходу Герман. — Поплывем.
И Нерта, вероятно, поняла его — встряхнулась, стуча длинными коричневыми ушами.
— Ты уходишь? — донеслось из комнаты жены.