До конца дежурства оставалось немногим больше двух часов. «Теперь, вероятно, все», — подумал Герман.
В широкие окна предоперационной, обращенные на юго-восток, вовсю било уже солнце. После строгого света операционной лампы этот буйный поток ослепил Германа. У стола, зажав в руке какой-то инструмент, спала вторая операционная сестра.
День начинался ясный, обычный для нынешней тихой осени. Герман с удовольствием подумал о своей лодке, о длинномордой ушастой Нерте, о любимых своих снастях… Но сначала — в палату, к этому, как его, — Кухнюку. Потом можно будет выйти в парк, хоть немного освежиться. При ярком свете солнца история Кухнюка представилась нереальной: расстрел соседа по коммунальной квартире?.. Выдумка больного разума, да и только.
Герман снял перчатки и стерильный халат, бросил их на табурет, закурил, пощурился на солнце и вышел в холл третьего этажа, где, как и на всех четырех этажах больницы, было много зелени в кадках и горшках. Вся зелень в здании, да и в парке, содержалась уже не в том идеальном порядке, что при прежнем главном враче, но за нею еще следили старые санитарки и дворники, хотя все чаще слышалось недовольство по поводу пыли, которая скапливается на широких листах фикусов и требует рук да рук.
Герман неторопливо поднялся на четвертый этаж. Кухнюка он положил в свое отделение в палату реанимации и усиленного лечения (обычно эти палаты называли просто реанимационными). Он не хотел, чтобы кто-то другой вел оперированного им больного.
Кухнюк спал или находился в забытьи, но пульс и давление были нормальными, в вену капал раствор, какой-то очередной раствор, необходимый больному, по мнению врача-анестезиолога. На вопрос Германа, где врач, анестезиологическая сестра ответила, что Лидия Антоновна вышла покурить. От разговора встрепенулся клевавший носом у окна милиционер в халате, надетом поверх форменного кителя, и в белых бахилах, небрежно завязанных поверх голенищ.
Кухнюка привезли вчера вечером из следственного изолятора со жгутом на шее, наложенным по всем правилам хирургического искусства — через руку, поднятую вдоль здоровой правой половины шеи. Такое увидишь нечасто. Даже за двадцать лет в хирургии можно не увидеть. Конечно, доктор там, в следственном изоляторе, оказался молодцом. Только благодаря ему Кухнюк остался жив. Неизвестно как припрятанной бритвой он рассек правой, вероятно, рукой мышцы на левой половине шеи и сонную артерию. Его привезли около десяти вечера. Все так же, с жгутом через руку, дежурный анестезиолог начал наркоз, и Герман приступил к операции. Можно было, конечно, просто перевязать раненую артерию, но ведь это была сонная! Что будет потом с больным? Герман решил сшить артерию, но сделать это не удалось: было повреждено около сантиметра бесценной стенки сосуда, и Герман вшил между двумя концами артерии тонкую гофрированную трубку, трансплантат.