— Точно, — подтвердил я.
— А Намцевич нам какое-то чудище возле церкви выстроил, хочет в новую веру обратить. — Тут тетушка Краб истово перекрестилась. — Там какой-то отец Монк проповедует. И вместо распятия у них — голая девка изображена, с головой псиной.
— Ну уж! — усмехнулся я.
— Сама не была, врать не буду, а сказывают… И ведь многие уже соблазнились… Монк им деньги за посещение приплачивает. Сначала деньги, а потом душу-то и заберет… Ты туда тоже не ходи.
— Да я, тетушка, православный.
— Вот и хорошо! Жалко мне батюшку нашего, отца Владимира. Совсем они его затуркали. А ведь раньше цветущий мужчина был, кровь с молоком. Понятное дело, почитай, один против них всех и борется. С Божьей, конечно, помощью… Эх, горюшко наше! — И тетушка Краб лихо махнула рюмку наливки. Потом продолжила: — Про доктора нашего Мендлева ничего сказать не могу. Скользкий он какой-то, не ухватишь. И рожа всегда кисло-сладкая. И борода козлиная. И поди, медсестру свою украдкой тискает, Жанку. Нет, не знаю я, что он за человек… А вот учитель, Клемент Морисович, настоящий двурушник. Иуда. Днем он в школе преподает, сеет разумное, а глядь, через час уже у Намцевича, сына его репе-ти-тирует.
— У нас многие репетиторством занимаются, — вступился я за учителя. — Жить-то надо, а деньги не пахнут.
— Э-э, не скажи, малый! Деньги-то как раз больше всего и воняют. И есть, есть люди, которые на них плюют! — Тут тетушка Краб и сама от души сплюнула на пол. — Возьми кузнеца нашего, Потапа Ермольника. Ты ему хоть сколько предлагай, а за дурной заказ не возьмется. Не тот человек. Потому как душа для него важнее.
— Тетушка, не он ли смастерил это надгробие на могиле деда? — насторожился я.
— Он, он, милый! Они с Арсением шибко дружны были.
— А что означают эти мечи? И руки из земли?
— Да откуда ж мне знать! Это ты у него спроси, у Потапа. Может, сам придумал, а может, и Арсений когда-то намек дал. Нет, не знаю… А еще есть у нас местный дурачок, Мишкой Стрельцом звать, — продолжала старая сплетница, хотя мне хотелось расспросить ее поподробнее о кузнеце Ермольнике. — Он к водонапорной башне приставлен, сторожем. Ты его по рыжей шевелюре узнаешь. Так ведь тоже додумался — деньги брать за вид сверху. А как же, би-изнес! Но балагур, смех!.. У озера рыбаки живут, с ними дружить надо, у них лодки, рыба. Пекарь наш тоже персона важная, хлебная. Хочешь не хочешь, а лишний раз поклонишься. Продавщица магазина Зинаида — тоже не из последних. Возьмет и закроет на замок лавку, вот и кукуй без продуктов. Но у нее горе сейчас страшное: сына заарестовали где-то в Мурманске, за убийство. Матросом он был. И говорят даже, что приговорили к расстрелу. Но… — Тут тетушка вновь снизила голос до шепота. — Слух пошел, будто бы убег он. Да в наши края и подался. Не приведи Господь! — Она перекрестилась, не позабыв и о рюмке с наливкой. А я уже чувствовал себя не то чтобы пьяным, но каким-то туманным, плывущим в дрему. Но до меня продолжал доноситься голос тетушки Краб: — Газетчик, который иногда в киоске сидит, Дрыновым кличут, тот вообще помешанный. Духов вызывает заклинаниями…