Закончив свою работу, Милена подсунула мне зеркало, и я увидел человека с серо-землистым цветом лица, заострившимся носом и подбородком, запавшими глазами, под которыми расплывались темные круги. Короче, без пяти минут покойник.
— Отлично! — произнес я бодрым голосом. — Это то, что нужно. Спасибо, милая.
Я обнял ее и поцеловал, забыв о фиолетовой помаде на губах. Но дело в том, что, пока она накладывала своими тонкими пальчиками грим на мое лицо, эта «рабочая» ласка так меня томила и возбуждала, что я не мог дождаться окончания сеанса. Неужели и все другие артисты, которых она гримирует, чувствуют то же? Но сейчас мне было плевать на них, на себя, на Комочкова, который меня ждал, и на весь свет. Я ощущал близость ее тела, снова вдыхал запах ее волос, целовал чувственные губы, гладил нежную кожу.
— Подожди… — прошептала она. — Так же нельзя…
— Можно… — Я видел, что ее широко раскрытые глаза призывно зовут меня. В ней пробуждался тот же неутомимый и страстный зверь, что и во мне. Было ли от него спасение? Мы снова любили друг друга, как прежде…
— Ты не похож на умирающего лебедя, — туманящим сознание голосом шептала она, и я так же тихо отвечал ей что-то. Наше любовное борение было обречено на безмолвное и сладостное слияние, в котором мы теряли контроль над рассудком и забывали наши обиды, нанесенные в иной борьбе — за самоутверждение. И в прошлые времена нас всегда мирила постель, но сейчас это бессознательное отключение от реальной жизни чуть не привело к подлинной драме: в самые напряженно-томительные секунды Милена, вскрикнув, прошептала другое имя, назвав меня Егором… И руки мои, вернувшись в подчинение к разуму, который взорвался яростью, стали сжиматься на ее хрупком горле. Всего лишь несколько мгновений я сдавливал ее шею, холодея от сладостного сознания, что она сейчас умрет — и это будет моей местью за все, а она хрипела и не могла вырваться. Я бы, наверное, так и задушил ее, но в этот момент в дверь постучали, и этот стук словно бы отозвался в моей голове. Я разжал руки и откинулся на подушку.
— Ну скоро ты там? — услышали мы голос Комочкова.
— Сейчас! — откликнулся я глухо и повернул лицо к Милене.
— Дурак… — прошептала она. — Ты чуть не убил меня.
— Может быть, это тебе бы понравилось, — сказал я. И мстительно добавил: — Извини, Валерия…
Мы молча оделись, стараясь не смотреть друг на друга. Нам было и хорошо, и плохо, и смешно, и досадно. Полный набор чувств. Где еще испытаешь такое, как не в Полынье?
— Давай подправлю грим, — деловито произнесла Милена, снова взявшись за свои кисточки. — Сейчас ты похож не на больного, а на сумасшедшего.