— Никогда больше не называй меня именами своих любовников, — сурово предупредил ее я. — Иначе я завершу то, что начал. — И она посмотрела на меня с каким-то потаенным уважением. Может быть, впервые за всю нашу совместную жизнь.
Минут через десять я вышел из ее комнаты в зал, где за столом, лениво играя в карты, сидели Барсуковы и Комочков.
— Ой, Вадим, что с тобой случилось? — испуганно спросила Маша. — Ты заболел?
— Перегрелся, — ответил я. — К утру пройдет. Пошли, Николай.
— Лучше бы тебе лечь, — посоветовал Сеня. — Пока кризис не минует.
— Тибетские монахи лечат болезни активными физическими упражнениями.
— Оно и видно, что ты не терял времени даром, — усмехнулся Комочков. — Я тебя уже полтора часа жду.
— А куда вы собрались? — поинтересовалась Маша.
— К доктору, куда же еще? — ответил я. — Лечиться будем.
Мы вышли на улицу. Времени было около одиннадцати, и уже вовсю светила луна. Мысленно я благодарил Комочкова за то, что он так вовремя постучал в дверь — иначе в Полынье появился бы еще один труп. Поистине, поселок любви и смерти…
Окна в домах, мимо которых мы проходили, уже не светились. Жители здесь ложились рано. И на улице, конечно же, никого не было. Лишь лай собак сопровождал наше торопливое шествие. Вскоре мы подошли к жилищу доктора Мендлева — высокому кирпичному дому на восточной окраине Полыньи, неподалеку от церкви и кладбища. Когда мы приблизились к калитке, во дворе глухо зарычала овчарка.
— Зови! — шепнул я Комочкову. — Буди этого Айболита.
— Густав Иванович! — закричал Николай. — Эй, доктор! Откройте!
И тотчас же в ответ ему яростно залаяла собака, бросаясь на проволочное заграждение, пытаясь перепрыгнуть через высокий забор. В одном из окон зажегся свет. Потом дверь в доме открылась, на порог вышел сам Мендлев, включив мощный фонарь.
— Кто там?
— Густав Иванович, срочно нужна ваша помощь! Идите сюда! — Комочков толкнул меня в бок: — Ну, теперь дело за тобой. Как ты думаешь, он давал клятву Гиппократа?
А доктор уже шел к нам. Он привязал собаку, открыл калитку и подхватил меня, чуть не упавшего ему на грудь. Вместе с Комочковым, поддерживая меня под руки, они довели больного до дома, ввели в прихожую, а затем в какую-то комнату, уложив на кушетку. Я тяжело дышал, блуждая взглядом по стенам, словно не узнавая ни доктора, ни Комочкова. По моему лицу катились крупные капли пота, которыми меня заранее наградил Комочков из пульверизатора. Одной рукой я держался за сердце, а другой — за живот, решив на всякий случай, что у меня должны болеть все внутренности. От печени до селезенки.