Закончив обзор, я вернул бинокль Мишке-Стрельцу, и мы спустились по лестнице вниз.
— Понравилось? — спросил он настороженно.
— Ничего кино, — сознался я. — Только звука нет.
— Ты, это, постой-ка… — произнес он, покосившись на шедшего мимо мужчину в малиновом берете. — Ты, я знаю, про деда своего все копаешь…
— Ну?
— Баранки гну… Есть у меня для тебя кое-что.
Мишка оглянулся, теребя в руках свою кепку. Он как-то мялся, не решаясь сказать. Словно боялся чего-то.
— Ну говори, раз начал.
— Я… эта… слышь, знаю, кто замочил старика.
— Кто? — Я почувствовал охватившую меня дрожь, мускулы напряглись, а глаза просто впились в лицо смотрителя. Губы его шевелились, он никак не мог собраться с духом.
— Ладно, — произнес он наконец. — Потом скажу. Вечером. Жди меня часикам к десяти к себе домой. Да закуску не забудь приготовить. Тогда и потолкуем.
— Хорошо! — согласился я, несколько разочарованный. — Приходи. Только обязательно.
— Ну так! — крикнул он мне вслед… И еще громче: — Водки бери не меньше литра!
— Буду ждать! — крикнул и я ему. И лишь потом подумал, что, наверное, напрасно мы обсуждаем наши дела столь громко…
Теперь мне захотелось посетить еще и проповедника Монка в его храме-капище. Поглядеть и послушать, о чем он толкует перед завороженными жителями Полыньи. Я не случайно назвал это уродливое здание айсбергом, по своему московскому опыту зная, что деятельность подобных сект видима лишь на одну восьмую часть; все остальное — скрыто от глаз непосвященных. Они начали вырастать на российской земле с середины восьмидесятых годов, как ядовитые грибы, обильно смачиваемые радиоактивными дождями. Впрочем, это явление расползалось по всему миру, приближая конец света.
Я открыл деревянные двери, взявшись за бронзовое кольцо, и ступил в полутемное помещение, где уже находилось несколько человек. И тотчас же громкий, чуть хриплый голос произнес:
— И вот еще один брат наш явился под сень Дома Радости, чтобы испить благоденственные капли из Чаши Жизни и Смерти! Приветствуем тебя, новый сподвижник нашей веры!
Я не сразу и сообразил, что Монк, стоявший на возвышении, окруженный четырьмя обритыми наголо служками в цветастых одеяниях, обращается именно ко мне. Он показывал на меня рукой, а в другой сжимал короткий жезл, с конца которого сыпались искры, наподобие бенгальского огня. Искрились и тонкие палочки, развешанные по стенам и углам помещения. Здесь пахло каким-то одурманивающим настоем трав, а лица собравшихся были как-то искажены, словно они преломлялись в амальгаме кривых зеркал.
— Привет, привет! — буркнул я довольно непочтительно. — Можете продолжать, вольно.