— Ферг…
— Ты стала моей, и я не собираюсь тебя терять. Но как защитить тебя, если ты…
— Я буду осторожна, обещаю!
Он замолчал. Думал. Сжимал и разжимал руки, наверное, забыв, что делает мне больно.
— Ты — именно такая, как и была в моих видениях, — наконец, произнес Ферг. — Очень красивая. Мягкая. Желанная…
Он поцеловал меня, и я… Я и в самом деле размякла.
Как он назвал меня? Мягкая?! Разве кому — томогло прийти в голову назвать так отмороженную Машу Громову? Только Ферг Флосс, мой муж, целовал меня так, что я теряла связь с реальностью, в теле поселялась приятная слабость, а в голове махал крыльями выводок разноцветных бабочек. Хорошо… Хорошо‑то как!
— Маша… — хриплым голосом произнес Ферг. — Мы убежим! Но до этого… Позволь мне!..
Переложил меня на кровать. Мне не хотелось сопротивляться, пока он не навалился всем телом. А вот дальше… Поцелуи становились все настойчивее, чужие руки ловко расстегнули передний шов моего комбинезона, добрались до груди под тонкой упругой тканью здешнего нижнего белья. И тут… Тут я испугалась. Потому что поняла, что будет дальше. Он просил позволить, но… Я поняла, что нисколечко этого не хочу. Я вообще ничего не хочу, потому что вообще ничего не чувствую!
— Нет! Нет, Ферг! Я… я знаю, что сейчас будет. Ты хочешь продолжения, и… Я тебя понимаю, но…
— Маша, — выдохнул он.
Отстранился, потому что я принялась отталкивать его, пытаясь выбраться из‑под завала огромного мужского тела.
— Значит, ты меня понимаешь?! — усмехнулся он.
— Ну да, ты ведь мужчина, и… Мой муж, наконец! И тебе положено. Хотеть.
Он опять вздохнул. Поднялся. Сел рядом. Прижал меня к себе.
— А ты? Чего хочешь ты?
Пожала плечами. Его поцелуи мне нравились, но… Я видела в фильмах, как люди сбрасывали с себя одежду, охваченные страстью. Меня как‑то не тянуло раздеваться. И страсти за собой тоже не замечала. Ну, чтобы сорвать с себя комбинезон, а с него — белье, и все такое. Мне хотелось, чтобы Ферг меня обнял, поцеловал еще раз и поговорил о побеге. Затем лечь спать с ним в обнимку и мечтать о завтрашнем дне, последнем на "Прелюдии". А не становиться настоящей женщиной на жесткой кровати тюремной платформы.
Наверное, у меня внутренний дефект. Врожденный. Безжалостный и страшный. Маша Громова — бесчувственная ледышка, с атрофированным инстинктом размножения.
— Я… мы попробуем еще раз, только не здесь! — кусая губы, чтобы не разреветься, пообещала ему. — В другой раз, не на "Прелюдии"!
Может, аппетит придет во время еды? Вернее, он меня разденет, и тогда… я что‑нибудь почувствую?! Черт с ней, этой страстью! Мне были приятны его поцелуи, и если он знает, что делать дальше… А он знает! Может, все не так ужасно?