— Ну, хорошо, я вам скажу. Я уже понял, что вы не отвяжетесь. Димка Сажин меня попросил.
— А кто такой Сажин? — невинно спросил Алексей.
— Сажин — это Сажин, — отрезал Зебриевич.
— Только не пойте мне сказки об институтской дружбе.
— Я и не собираюсь.
— Но ведь Сажин простой менеджер в фирме у Даниила Голицына. А теперь, как выяснилось, холдинг «АNДА» вообще принадлежит его пропавшей жене.
— Чего? — уставился на него Зебриевич.
— Голицын переписал все свои акции на жену.
— Ах, вы об этом…
— Я вижу, для вас это не открытие, Семен Абрамович?
— Я же банкир, — пожал плечами тот.
— Вы кредитовали холдинг?
— Скажем так: я кредитовал Голицына.
— Чтото вы темните.
— Я сказал вам чистую правду, — невинно посмотрел на него Зебриевич.
— Сажин вас попросил поехать в этот круиз, и вы мигом подхватились, отправили детей в ТельАвив, а сами с женой загрузились на паром.
— Точно так.
— Кто же такой Сажин?
Зебриевич молча пожал плечами. Так и не дождавшись ответа, Алексей начал перечислять:
— Простой менеджер, который получает скромную зарплату, все скольнибудь значимые покупки совершаются на деньги Дарьи Витальевны. Сажин не гнушается сесть за швейную машину и подогнать по фигуре дражайшей супруге купленный на барахолке костюм и даже както сшил своей дочке новогоднее платье для маскарада. Честный трудяга, добросовестный исполнитель. Я Сажина еще ни разу не видел, но представляю себе мягкого, интеллигентного человека, отличного семьянина, заботливого отца.
— С Дашкой небось разговаривали, — хмыкнул Зебриевич. — Представляю себе! Мол, муж тряпка, слюнтяй, типичный неудачник, глаза бы мои его не видели.
— Как в воду глядите, Семен Абрамович.
— Тряпка, как же! Это он у ног своей дражайшей Дашеньки пристроился мягким пушистым ковриком, но эта тряпка подчас прочнее титанового сплава! Давно уже никто не связывается с Дмитрием Сажиным. Я не просто подхватился и поехал, когда он позвал, я побежал, полетел.
— А что сказала на это Софья Исааковна?
— А что она могла сказать, она жена! Пошла собирать чемодан.
— А она знает, кто такой Сажин, или так же, как и Дарья Витальевна, пребывает в неведении?
— Дела моей Софы — это дети и кухня. Я приношу ей деньги, она их тратит. Я же не спрашиваю ее, из чего и как делают форшмак? Я прихожу и ем его, причем с отменным аппетитом. Готовит моя жена исключительно! А она никогда не спрашивает, из чего и как делаются деньги. Если я встречаю Новый год с Сажиным, значит, мне так надо. А уж кто такой Сажин… — Зебриевич развел руками.
— Я ведь все равно докопаюсь до правды.
— Не сомневаюсь. Это не так уж и трудно. Но не от меня вы это узнаете. Мне, любезный, мое здоровье дороже. — Зебриевич достал из кармана огромный носовой платок и вытер им вспотевший лоб. — Вы правильно сказали: больше всего на свете я дорожу своим покоем. А времена сейчас сами знаете какие. Пусть Дмитрий Александрович сам разбирается со своей женой и с Голицыным. А меня все это, честно сказать, давно уже достало.