– Да как же ты ходишь? У тебя ведь грыжа размером с голову.
– Ай, мучаюсь, не живу, однако четырех жен и многих детей кормить надо.
– Операцию делать надо, удалять грыжу.
– Больно, однако! И боюсь я.
– Не зарежу, не переживай.
В остальном здоровье его не вызывало опасений, и мы договорились, что пока племянник его, Есукей, с судном пойдет в Москву торговать, он прооперируется.
С утречка я уложил его на стол, напоил опием, вскрыл грыжевой мешок, ушил мышцы грыжевого кольца, затем кожу. Сюда бы сетку лавсановую – для верности, да где же ее взять.
Неделю татарин был под моим наблюдением. Когда я снял швы, то порекомендовал ему не таскать тяжести.
Татарин походил по комнате – было немного больновато, но ничего не мешало.
– Ай, какой замечательный лекарь! Всем в Казани расскажу.
– А ты собирай больных и привози сюда, будешь деньги за перевоз с них брать. Тебе выгодно – не только товар везти, но и назад их забрать после того, как расторгуешься и новый товар купишь. Судно деньги приносить должно.
– Ай, как верно говоришь! Просто замечательно придумал!
Забегая вперед, скажу, что Ахмед и в самом деле стал привозить из Казани пациентов – сначала двоих, потом их число стало увеличиваться. Казань – город большой, и страждущих много.
В конце концов татарин купил небольшое одномачтовое суденышко, перегородил трюм, сделав подобие кают, и возил теперь только пациентов ко мне, отдав грузовое судно в аренду племяннику Есукею.
– Ай, как хорошо, – говорил при встрече он. – Живот не болит, деньги зарабатываю благодаря тебе. Видно, тебя мне Аллах послал, да продлит он годы твоей жизни.
А уж мне-то как хорошо – пациентов искать не надо, стабильно, партиями по восемь-десять человек возит татарин.
Трудиться теперь много приходилось, но и злата-серебра в кошеле заметно прибавлялось. Хотя татары казанские были уже под рукой Иоанна Васильевича, цену я с них брал, как с иноземцев, памятуя, сколько бед принесли набеги татар на нашу землю.
И еще одна причина была, по которой татары охотно ехали ко мне, – я знал татарский. Конечно, за годы отсутствия контактов он подзабылся, но, снова общаясь с ними, я вспомнил язык быстро. И теперь лопотал, как и прежде.
Я стал замечать: чем больше работал, тем больше возникало новой работы. Осмотр, операции, перевязки – просто какой-то бесконечный круговорот дел. Дошло до того, что все мои пациенты становились на одно лицо. Я стал опасаться – как бы их не попутать, кому что делать, хоть карточки заводи.
В свою бытность в той жизни врачи проклинали засилье бумажной работы, а тут мне уже неоднократно приходила в голову мысль: а не начать ли мне делать записи?