Хэтерфилд остановился и уставился на стену.
– Это заставит.
– Что это была за женщина? – тихо спросила Стефани, боясь вымолвить лишнее слово. – Кто сделал это с тобой?
Хэтерфилд коснулся лбом стены, пряча от нее свое – лицо.
– Моя мачеха, – ответил он.
От шока Стефани потеряла дар речи. Комната закружилась вокруг нее, лодки поплыли перед глазами, холодный влажный воздух засвистел в ушах. На фоне этого хаоса биение сердца казалось отдаленным грохотом.
– Вот видишь?! – воскликнул Хэтерфилд. – Я проклят.
Она заставила себя произнести:
– Расскажи мне все, Хэтерфилд. Когда это случилось?
– Зачем? Все в прошлом, и изменить ничего нельзя. Так что это не имеет никакого значения.
– Имеет. Она причинила тебе боль. Что между вами произошло?
Хэтерфилд молчал.
– Расскажи мне, пожалуйста, – не отступала Стефани.
– Я ни с кем не говорил об этом.
– Но со мной-то можно! Боже правый, Хэтерфилд, я ведь тоже не безгрешна. Мне ли судить тебя? Я просто стою рядом и готова тебя выслушать.
Он уперся обеими руками о стену и начал говорить монотонным голосом, словно читая страницу из учебника по истории:
– Моя мама умерла, когда мне было шесть. Год или два спустя отец женился на этой женщине. Долгое время я почти не видел ее, проводил все время то в детской наверху, то в комнате для занятий, а она редко туда заходила. У отца с мачехой одна за другой появились мои сестры, четыре маленькие девочки, а последние роды к тому же были тяжелыми. По-моему, она чуть не умерла и несколько месяцев провела в постели. После этого у нее уже не могло быть детей. В тот момент мне исполнилось двенадцать, и когда она поправилась и вернулась к нормальной жизни, то начала… в общем, начала меня замечать.
– Что это значит? – проглотив комок в горле, спросила Стефани.
– Ну, стала говорить, какой я красивый мальчик. Черт побери мое лицо! Стала прикасаться ко мне, обнимать, приносить сладости в комнату, где мы занимались с учителем. Сначала мне это нравилось. Мама давно умерла, няня была занята с девочками, и я так изголодался по ласке… Боже, мне нужна была всего лишь крупица…
– Крупица любви, – подсказала Стефани.
– Да. Любви. – Он произнес это слово с горькой иронией. – Так что мне нравились ее объятия и знаки внимания, пока однажды ночью мачеха не пришла ко мне в комнату. Она сказала, что хочет подоткнуть одеяло, как будто это было самым обычном делом для мальчишки тринадцати лет. Потом заявила, что хочет посмотреть на меня, полюбоваться моей красотой. А я не знал, что делать. У меня не было мамы с шести лет, и я смутно представлял, что нормально, а что – нет.