Есть ли у страны ресурсы для такого объяснения с Западом? Не знаю, я не специалист… Однако первый же серьезный конфликт наших и западных интересов прояснил, что необходимо нам делать в военном, экономическом, финансовом, информационном и прочих направлениях, чтобы обеспечить реальный, а не сувенирный суверенитет России. Прояснилось и то, как с помощью внутреннего прозападного лобби нас много лет делали «страной-бензоколонкой». Конечно, в ответ на эту колкость улыбчивого Обамы можно назвать Америку «страной — печатным станком», что недалеко от правды. Но отшутившись, мы не отменим тех огромных задач, которые стоят перед нами после долгого существования в виде добровольного западного доминиона. Я нарочно сгущаю краски, но мы слишком долго смотрели на мир сквозь зеленый доллар. По размаху эти задачи сопоставимы с экстремальной индустриализацией накануне Второй мировой, а может, и еще грандиознее!
Но самое трудное тут не строительство новых заводов, проектирование новых ракет и спуск на воду новых авианосцев, хотя и без этого не обойтись. Самое трудное — это оздоровление и обновление нашей политической, экономической, культурной и медийной элиты, которую выговаривать слово «патриотизм» кремлевские логопеды выучили совсем недавно. Тут я не сгущаю… Когда шла трансляция знаменитой кремлевской речи Путина 18 марта, камера выхватила лицо одного крупного чиновника. В его глазах была глухая тоска рекрута, отправляемого на войну с обожаемой им страной. А ведь Путин призывал не к войне, наоборот, к миру, здравому смыслу, деликатно напоминая об исконных интересах России.
Что же ты головушкой поник, слуга народа?
На Российском литературном собрании не удалось сказать о многом. Например, о российском постмодернизме, не совпавшем с национальными историческими смыслами и оставшемся игрой седомудрых тинейджеров. Или — о новых реалистах, вообразивших, будто фекальная масса, вогнанная в текст под большим давлением, делается алмазной прозой. Не делается. Можно было бы поговорить о современной поэзии, которая пренебрегла предостережением Николая Заболоцкого и превратилась-таки «в бормотанье сверчка и ребёнка», поэтому нечего удивляться, что стихи теперь не собирают ни залов, ни тиражей. О центонном зубоскальстве, продолжающем традиции «агиток Бедного Демьяна», и говорить нечего: не та материя — бумазея. Надо бы вспомнить и о критике, которая давным-давно променяла осторожное советское правдолюбие на сытую цепную жизнь в подворотнях премиальных фондов и окололитературного глянца. У нынешних критиков даже лица стали какие-то уклончивые…