— Я надеюсь, что она жива, что я спою ей еще раз «В каждом лесу свой ручей», а она даст мне тогда пятьдесят эре.
— Завтра, — сказал, сияя от радости, Расмус, — завтра мы пойдем к ленсману и отдадим ему деньги, а потом отнесем фру Хедберг ожерелье.
Оскар покачал головой.
— О нет, этого мы делать не станем. «Все нужно делать хитро!» — сказала баба, ловя вошь пальцами ног.
— А как же нам быть тогда? — спросил Расмус.
— Я больше не стану совать нос в это осиное гнездо. Не стану связываться со служанками, которые нахально врут, и слушать всякую чушь вроде: «Оскар, что ты делал в четверг?» Нет, мы перепрячем все это в другое место и напишем ленсману новое письмо. Мол, будьте любезны, заберите денежки, а не то они пропадут. А после мы с тобой пойдем снова бродяжничать. Пусть ленсман сам доводит дело до конца, ему за это платят. А я не собираюсь ходить у него на подхвате.
Оскар взял рюкзак и начал укладывать в него пачки денег.
— Только бы ленсман не схватил меня, когда я понесу на спине эту половину государственного банка. Ведь тогда мне влепят пожизненное заключение.
Он взял ожерелье и надел его в шутку на шею Расмуса со словами:
— Дай-ка я украшу тебя. Будешь хоть разок в жизни нарядным красавцем. Сейчас ты похож на царя Соломона во всем его великолепии. Хотя веснушек у тебя побольше, чем у него.
И фонарик осветил царя Соломона с тощими руками и ногами и зелеными изумрудами на шее.
— Да, и волосы у меня к тому же прямые, — сказал он с огорчением.
Он дернул ожерелье. Ему хотелось поскорее снять его. Но он не успел.
Потому что голоса послышались снова!
— Быстрее, — прошептал Оскар. — Бежим отсюда!
Они выбежали в сени. Но было уже поздно. Голоса раздавались теперь у входных дверей. Путь им был отрезан.
— Быстрее на чердак!
Оскар пихнул Расмуса впереди себя на узенькую крутую лесенку, по которой мальчик так весело бегал днем. Теперь он спотыкался, как больной, и он в самом деле чувствовал себя больным, больным от страха. Ведь те двое уже распахнули дверь и вошли в темные сени.
Оскар и Расмус остановились, замерли на лестнице. Они не смели шевельнуться, едва дышали, чтобы не выдать себя. Расмус со страхом уставился на две темные тени внизу, превратившие его жизнь в кошмар! Ах, как он ненавидел их!
— Ты прав, не было никаких ящиков, когда мы были здесь в прошлый раз.
Это был голос Лифа. Вот он рванул дверь в кухню.
— И у тебя не хватило ума сообразить, что дело неладно, увидев, что сюда притопала целая фабрика ящиков, — зло заметил Лиандер. — Неужто тебе не ясно, что сами прийти сюда они не могли?