Осенью же, между июлем и августом, начиналась пантовка — охота на оленей в парке. Ежегодно со строгим учетом выбивались лишние пантачи из вольного полудикого стада. За этот месяц, пробираясь через сопки и пади, подсыхал до черноты и обдирался в кровь егерь. Подвижные чуткие ноздри оленей были обращены ко всем запахам. Большие угловатые уши настороженно внимали всем звукам. Надо было ползти по траве, подбираясь с подветренной стороны, приникать к земле, прятаться за деревья. В эту пору олени бродили еще табунами. Самки с оленятами и молодые саендыши мешали отстрелу. Сквозь призматические стекла бинокля выверялась правильность выбора, годность пантача. С каждым годом все осторожнее становились старые самцы. Многие из них были сами обстреляны.
Столетьями слава восстановления человеческих сил пантами сопровождала беспощадное истребление зверя. Он становился все реже, уподобляясь другому драгоценному дару тайги — дикому корню женьшеню. Убив оленя, егерь прежде всего отрезал его голову. Выпотрошив затем тушу и закидав ее травой от мух, приносил он на палке, продетой сквозь надрезы в ушах, мертвые головы с теплыми, полными живоносной крови пантами. Так — с частью черепа, вырубленного из головы, — должны были они и остаться вываренными.
Олени уже меняли окрас своей шерсти. Их красная летняя шерсть выпадала. Темно-серый подшерсток лез снизу, и быстро из красно-пестрых по-летнему становились они сизо-стального осеннего цвета. В домашнем оленнике бродили обезроженные, ставшие вдруг как бы куцыми и лишенными отличия пантачи. Их словно разжаловали, и они походили сейчас на простых бесхитростных оленух. Только два последних пантача, которым впервые среза́ли сегодня панты, торопливо ощипывали дубок. В привычное время, когда явились они в кормовой дворик для прикорма, их отделили от табуна и заперли в стойла. Посредине сарая между всех его стойл шел коридор. Коридор был темен и глух. Только за дощатыми дверками стойл похрустывали и настороженно топтались запертые олени. Егерь постоял и прислушался. Операцию срезки производил рыжеволосый, с золотыми ресницами Ленька. На его мальчишеском веснушчатом лице висела золотистыми нитями первая бородка. Он был третий год оператором. Его крепкие руки знали уже привычную сноровку в обращении со зверем. Олени нетерпеливо стучали копытцами и безотчетно волновались за дощатыми перегородками.
— Беспокоятся, — сказал шепотом Ленька.
Он подошел к переборке и посмотрел сквозь выпавший сучок. Совсем рядом, так, что вплотную был виден подвижной влажный нос, стоял олень. Его уши были поставлены. Передние ноги потаптывали, готовые к прыжку. Все было тихо, но он волновался.