— Тогда все приезжали. Всякого народу было много, — ответил Головлев вызывающе. — И кулаков тогда не было. А каждый на своем деле сидел и свое дело делал.
— Это мы знаем. Ну, а ты теперь вот что скажи… да ты не оглядывайся. Люди свои, при них можно. Ты к корейцам на берег зачем ходил?
Головлев смотрел мимо равнодушным непонимающим взглядом.
— Ты корейский промысел знаешь? Ракушку ловят.
— Ну, знаю.
— Был там?
— А зачем мне там быть? Я ракушку не ем.
— Ты, Головлев, отвечай правду, — сказал Микешин. — Я знаю, что ты был у корейцев.
— Ну, был у корейцев. Запрещено, что ли?
— О чем ты там говорил?
— Чудно́, товарищ Микешин… я по-корейски не смыслю. Ходил обнакновенно… день был выходной… у них иногда сигареты водются.
— Значит, не говорил ни о чем? Ну, а насчет того, что на покос идти в совхоз не следует… что прежний владелец их с промысла сгонит, когда вернется, — об этом говорил?
Усмешка прошла по лицу Головлева.
— Так ведь это же я их пытал… верют они, что прежний хозяин вернется, или не верют…
— Ну, а ты веришь?
— А мне чего верить… Я, конечно, вроде как пошутил, напужал. Вот и всё.
— Дурачком представляешься. А я за тобой давно наблюдаю. Ты и ловцов подбивал… и недовольство сеял, и первую бузу заводил. Ну, а имя Ястребцева ты когда-нибудь слыхал?
Микешин слегка наклонил в его сторону голову, выжидая ответа. Головлев медлил.
— В свою пору слышал, — ответил он наконец. — Да ведь его, поди, десять годов как отсюда смыло.
— А откуда это имя слыхал?
— А про Ястребцева кто не слыхал? — сказал Головлев, усмехнувшись. — Кто здесь жил, тот и слышал.
— Промысел раньше ему принадлежал?
— Ну да, ему.
— А где он теперь, Ястребцев?
— А я ему брат? Он мне писем не пишет.
— Ты-то ему не брат… а где он находится — знаешь. Впрочем, я за тебя отвечу. Ястребцев живет в Харбине… это раз. Два: связи с промыслом не порывал… наблюдает. Следит за порядком. Посылает инструкции. Ребята у него свои… кое-кто уцелел. У Ястребцева ты прежде служил… он тебя выдвинул, отметил. В нарядчики произвел. Было такое?
— Ну, было. Ну и служил, — ответил вдруг Головлев. Знакомая бешеная сила наливала кровью его глаза. — А ты прежде у хозяина не служил? Большевиком сразу сделался? Гнул спину, на заводе в три погибели гнул… на простор теперь вылез — и стараешься. А может, ведь и обратно загонют, Микешин… время неровное, ты силы побереги, не растрачивай!
— Да ведь и тебе поберечь не мешает, — сказал Микешин спокойно. — Твоя дорога покороче моей. Говори: среди рабочих шумел?.. Против бригад высказывался?.. Корейцев не идти на покос убеждал? Срывал дело? Для хозяина рыбу берег?