Квартирная кража, разбой, попытка убийства… Пусть не убийства, пусть решимость избежать наказания любой ценой, вплоть до убийства. Последствия удара для жертвы были ему безразличны, ему важен был результат для себя: остановить погоню наверняка. Поэтому он бил в голову. Вор оказался грабителем и потенциальным убийцей?
Что и говорить, составы преступлений далеко отстоят друг от друга. Но разве лица, их совершающие, придерживаются этого разграничения? Давно уже канули в небытие «домушники», «медвежатники», да и вообще практически исчез тип преступника-профессионала. Может быть, мы по инерции продолжаем классифицировать то, что уже не поддается классификации? Нам все чаще приходится иметь дело с преступниками «на час». Именно они как раз и способны сегодня нахулиганить, завтра взять то, что плохо лежит, а послезавтра посягнуть на чужую жизнь. И наряду с тем они где-то учатся, где-то работают, и в этой их внешней устроенности заключается главная опасность.
Преступник «на час» — не случайный преступник по неосторожности или в силу какого-то исключительного стечения обстоятельств. Он знает, на что идет, знает, чего хочет, и умеет до поры, до времени скрывать двойственность, полосатость своей жизни. Вот таким я и представляю себе «мотоциклиста». Полосатым!
Но чем это знание поможет наладить систему проверки?
Ага, Белоцкий вернулся; я слышу его за стенкой. Разговаривает со своими инспекторами. Его голос… А что, если?.. Сперва мысль кажется мне дикой. Однако соблазн форсировать проверку не только здесь, на комбинате, но и всех остальных владельцев мотоциклов полностью завладевает моим воображением.
«Конечно, — думал я, — нет уверенности, что Егор Тимофеевич помнит голос человека, с которым три недели назад обменялся несколькими фразами, но попытаться можно. А вдруг?..»
Я решил тотчас поехать к Егору Тимофеевичу. До встречи с ним нет смысла даже обдумывать эту идею с узнаванием по голосу.
Возвращаю Белоцкому документы:
— Не прощаюсь с вами, в конце дня буду обязательно.
Егора Тимофеевича я застал во дворе. Он сидел на скамейке, недалеко от своего подъезда, в шинели с поднятым воротником и шапке-ушанке, скрывающей половину лица. Я и не узнал его, догадался, что это он.
Двор пустынен и тих. Ребятня в школе, а домохозяйки зимой на балкон не выходят, не то что на улицу.
Ботинки на «платформе» скрадывают звук. Я подошел к старику вплотную, и, когда заговорил, он вздрогнул от неожиданности.
— Здравствуйте, Егор Тимофеевич.
Я умышленно не сказал ничего больше. Мы виделись, то есть разговаривали, три дня назад. Я замер, ожидая ответа. От реакции Егора Тимофеевича зависела жизнеспособность моей идеи.